class="p1">Глафира, едва улыбаясь, согласно кивнула в ответ.
– Фернандо, – протянул руку для знакомства испанец.
– Глафира, – широко и радостно улыбаясь, ответила Глафира.
– Один бокал вина, ничего не значащий разговор об Испании, и я тебя отпущу, хорошо? Если не захочешь, больше никогда не появлюсь в твоей жизни. Будто мы встретились впервые, мило поболтали и просто разошлись друзьями. Ладно?
Глафира, улыбаясь, кивнула и взяла бокал из рук Фернандо.
– Как тебе Испания? – поинтересовался Фернандо, чокаясь с Глафирой и делая один глоток.
– Очень мило, только знаешь… – усмехнулась Глафира, – люди, которые не хотят жить и встречаются на каждом шагу, немного мешают наслаждаться новыми впечатлениями, и ощущаешь себя как дома, потому что всегда на работе.
– А я даже не помню тех времен, когда был не на работе. – отозвался Фернандо. – Отец из Скорой. Всегда таскал меня с собой и очень рано настоял на том, чтобы я начал работать. Я всегда на работе. Но сколько себя помню, никогда не встречал кого-нибудь, похожего на тебя. Не уверен, что я бы справился с таким, как я сам. Там, в Париже, действительно нужна была женская хитрость. Я бы действовал грубее и проще. В общем, я хотел сказать тебе спасибо, что ты меня спасла. Жизнь стоит того, чтобы ее жить! Мне кажется, если бы ты появилась в моей жизни чуть раньше, я бы никогда не смог так поступить…
Фернандо поставил свой бокал, взял бокал у Глафиры и тоже поставил обратно на стол.
Глафира смотрела молча и улыбаясь.
– У меня еще одна просьба! Если мы больше никогда не увидимся, можно я на прощание один раз тебя обниму? Просто, по дружески, без намеков. Просто обниму…
Глафира, улыбаясь, молча качнула головой в знак согласия.
Она раскрыла руки, и Фернандо заключил ее в свои объятья.
Тело Глафиры ответило легкой дрожью на этот странный, непрошеный контакт.
Она резко отпустила руки, отбросила Фернандо и закричала:
– Зачем? – отшатнувшись и сползая по стеночке беседки с горестным видом, опустилась на пол.
– Это месть, моя дорогая! – спокойно прищурившись, улыбнулся испанец. – Ну, или подарок, как хочешь!
Я теперь пообещал тебе остаться с тобой до того момента, пока ты не откажешься от своего, разрушающего тебя, желания покончить с этой жизнью, каким бы легким и незначительным это желание тебе сейчас не казалось. Я прошел через это! Я тоже думал, что для работы использую это один раз и потом избавлюсь! Не тут-то было! Ты видела, до чего я дошел и куда меня это привело! Рассказывай! – почти приказал испанец.
Глафира сидела в вечернем платье на полу беседки, прислонившись к ее стенке. Из глаз текли слезы.
– Поднимайся, садись в кресло, пить больше нельзя. Говори, почему тебя зацепило, в чем нашло отклик, почему не пронесло мимо? – серьезным тоном без тени влюбленности чеканил каждое слово работник Скорой.
Глафира молча сидела, руками закрывая глаза, и не могла произнести ни слова. С виллы слышалась музыка, оркестр играл что-то красивое, медленное и классическое. От этого становилось еще хуже.
Она ясно осознавала, что никогда в жизни не захотела бы рассказывать никому, что чувствует и почему. А это чувство, когда напротив теперь сидит человек, который ей действительно нравится и, как сказал Викентий, находится с ним на одном уровне ее счастья, но теперь готовый слушать ее боль, а главное, освободить ее от нее, – это злило и выносило мозг. Он поймал ее в ловушку, точно так же, как она поймала его тогда, в посольстве. Ни один работник Скорой теперь не имел права без согласия Фернандо работать с ее нежеланием жить.
Глафира встала. Ее сердце разрывалось пополам! Хотелось довериться, все рассказать, все скинуть с себя и начать если не новую, то просто свободную жизнь от своих страхов и боли. Но!
Глафира посмотрела на Фернандо, который так же изучающе смотрел на нее.
– Теперь ты понимаешь, что чувствовал я, когда убивал нас, да? Ты – самая родная, самая сияющая и лучистая – обманула. И вроде из лучших побуждений, но обманула. Жестоко и цинично, просто профессионально делая свою работу. А потом обещала выйти замуж за меня, лишь бы я остался жить на этой планете, и через минуту, как я, поверив тебе, очнулся, упорхнула с другим. И ты думала, это все так просто может закончиться? Я, Глаш, с пятнадцати лет в Скорой, я спас тысячи людей, я – суицидник! Я умею такое вытворять, что твоему Викентию и не снилось! И я люблю тебя! И либо ты мне сейчас расскажешь, почему тебя накрыло нежелание жить, либо я буду мониторить тебя всю нашу жизнь и при первом звоночке отказа от жизни буду приезжать, прилетать, прибегать к тебе или просто жить в соседнем доме, соседнем подъезде и ходить всегда рядом по тем же улицам, по тем же твоим тропинкам! Чтобы ты всегда помнила, как мне больно и что тебя люблю я, а не все они!
Глафира провела рукой по его лицу, он задержал руку и поцеловал. Глафира грустно забрала руку, опустила глаза и пошла прочь.
Было чудовищно больно уходить от того, кто готов был принять ее любой, выслушать, нянчиться с ней, лишь бы помочь, стать ей папой, мамой, братом и сестрой одновременно, быть самым родным и самым отстраненным в тот же момент, чтобы спасти, чтобы ей стало легче.
– Ты забыл, что ты мне нравишься! Не могу я тебе все это рассказывать! – прошептала Глафира, удаляясь, возможно, от самого лучшего варианта мужчины своей мечты.
Не заходя за Викентием, Глафира добралась до гостиницы, не раздеваясь, легла в кровать, закуталась в одеяло и уснула, решив сегодня больше ни о ком не думать!
Побег
Утро накрыло воспоминаниями. Викентия рядом не было.
Ощущение чего-то непоправимого нахлынуло и понесло Глафиру в тоску отказа принимать действительность такой, какой она была.
Глафира попробовала заняться рутиной, даже не пытаясь отсканировать и найти Викентия, боясь обнаружить его там, где меньше всего хотелось бы и где почему-то даже не сомневалась, что обнаружит его.
Оделась, умылась, привела себя в порядок и спустилась в ресторанчик позавтракать.
Викентий спал, уткнувшись лбом в руки, лежащие на барной стойке. Глафира не решилась будить.
Села тихо около окошка и шепотом заказала завтрак. Но страдающее сердце почувствовало любимую
