тишины. Они интересуются, что я делаю. Говорю, мы из заповедника приехали записать и посчитать грачей.
— Может, заберёшь их с собой в заповедник — предлагает мужик. Грачиный грай стоит такой, что мужика можно понять. Появляется ещё паренёк лет десяти. Я досвиданькаюсь и иду опять писать грачей.
Включаю рекордер. И снова слышу сзади звуки. Мужик теперь, чтобы говорить потише, перешёл на бас, а дед вместо шёпота почти свистит. Молчит только мальчик, но он гулко долбит сапогом по глыбе льда. Ну что ты будешь с ними делать!
А между тем грачи кричат как надо, раз в несколько минут вся колония поднимает такой ор, что я беспокойно смотрю на индикаторы уровня записи. Раньше я думал, что они орут так при тревоге, но, похоже, это такой тип общения в колонии волнообразный, то успокоятся немного, то грянут хором. А картина вокруг классическая: белые берёзы с чёрными гнёздами, синее небо, край деревни со старыми домами и горами снега, синичка поёт, и над всем белым светом грачиный грай.
4 апреля
Брыкин Бор
Вернулись ночные морозы. Хрустит сегодня под ногами. Звонко трескаются ледяные стрелы и копья на схватившихся лужах. Я опять за голосами. Наконец-то, кажется, хорошо записал поющую синицу-гренадерку. Точнее, синицу-гренадера, всё-таки пел-то самец. Самочка рядом собирала чешуйки сосны для будущего гнезда, а он при ней пел.
В то время как весь мир судорожно придумывает феминитивы для привычных слов, мне в мире поющих птиц, наоборот, всегда не хватает маскулинитивов. Так уж получилось, что у мелких воробьиных птиц в русском языке многие названия в женском роде. Да ещё и в уменьшительно-ласкательной форме. Синичка, ласточка, пеночка. А там певцы все — могучие бойцы. Мужики до мозга и костей. Ну разве можно дяденьку называть — пеночка-весничка или трясогузка?
Записывал я поющего самца большой синицы, за восемь минут непрерывной песни он сменил три различных мотива. Я только диву давался, что не выдыхается. И на девятой минуте на третьем мотиве, ах, как в омут с головой кинулась к нему самочка — синичка. Он затряс крылышками, хвостиком, высоко и негромко застрекотал как кузнечик. И что время терять — они уединились в поднебесных чертогах — в густой душистой сосновой ветви. Мысленно я переживал за него и был рад, что он не сдался и талант и знания песен были оценены по достоинству. Ну и как его после этого называть? Синичка?
Вообще, вся весна и эта погоня за птичьими голосами — о любви. Леса и луга с каждым днём всё больше наполняются песнями о любви, страстями, даже интригами. Сколько чувств в утренней журавлиной песне, а в ночных криках неясытей! Я, зная значение многих звуков, не без смущения бы вёл экскурсии сейчас у дошкольников. Но в птичьем мире не заметно смущения. У них, наверно, нет на это времени. Птичий век короток, времени для выведения потомства отведено всего ничего, а они пережили зиму, кто-то снега и морозы, а кто-то преодолел тысячи километров. Они дома, всё хорошо, день ото дня теплее. И на любовь у них — весна.
7 апреля
Брыкин Бор — Липовая Гора
День заезда на Липовую гору — кордон заповедника. День тёплый и ветреный. На Липовой горе, что почти уже в пойме Оки, на границе мещёрских лесов и окских лугов, уже не проталины, а пятна снега на земле. Точнее, пятна снега на выбеленной желтовато-бурой прошлогодней траве, среди которой угадываются сухие соцветия синеголовника, прутья ракитника и метёлочки полыни. Липовая гора — песчаная. Здесь гораздо больше весны по сравнению с Брыкиным Бором. Вовсю поют дрозды, чёрные и певчие, пробуют голос белобровики.
После обеда натянуло облаков. И вечером по крыше домика застучали крупные капли. В ночи был настоящий ливень, как летом. Барабанило и молотило по крыше. Порывы ветра хлестали каплями и по окнам. Думаю, что много снега сошло в эту ночь.
8 апреля
Липовая Гора
Утром ветер не утихал. Было облачно и хмуро, но без дождя. Я оставил дома аппаратуру и решил просто посмотреть, кто ещё прилетел. Только завернул за угол стационара, как спугнул с сосны на опушке орлана-белохвоста. Неплохое начало, подумал я. А пройдя ещё 300 метров, вдруг упёрся в воду. Разлив. Грунтовая дорога уходила в разлив. Я проверил глубину, пересёк в сапогах первое затопленное понижение и ушёл в луга, превратившиеся в острова, к Агеевой горе.
Вода только-только прибывала. Видно было, что она пришла за эту ночь. Уже несколько лет здесь не было заметных весенних разливов.
А раньше разлив на Пре был знаменит. На весеннее половодье приезжали снимать сюда выпуски «В мире животных». Василий Песков написал не один очерк о полой воде в этих местах.
Я застал большой разлив на Пре в апреле девяносто пятого года. Видел с Агеевой горы, как красный диск солнца поднимается со стороны Оки из разлившейся воды. Разлив был огромный, как море, красная от зари вода и куртины дубов то тут, то там. И сотни, а за утро тысячи гусей летели над нами. А спустя два года я увидел там свои берёзы в половодье в качестве образцовых фотографий. Вот. А в последние годы как-то разливать перестало. Так, немного. И вот опять вода. Ура!
Вода прямо у меня на глазах шла в луга. Давно незатапливаемые луга накопили в себе множество мышиных нор и всяких других полостей, и вот сейчас воздух выходил из земли.
У меня было ощущение, что вода вокруг кипит. Большие пузыри выскакивали и лопались друг за другом. Повсюду, несмотря на ветер, стоял звук булькающей, буквально кипящей воды.
Мышей плавающих, правда, я ни одной не встретил, наверно, убежали ещё ночью. А встретил на новообразовавшемся острове пять косуль. Они как-то и не сильно меня испугались, отбежали, вспыхивая среди зарослей шиповника белыми задами, и опять стали пастись.
Вернулся на сушу я с трудом, чуть-чуть и залил было сапоги. А вот Надя, оставшаяся со мной на кордоне в поисках своей фотоловушки, сухой из разлива выбраться не смогла. Пришлось ей кое-где идти и по пояс в воде. Ветер не оканчивался до самой темноты. Вода, кажется, перестала прибывать в середине дня. А в темноте со всех сторон поляны закричали совы — четыре серых неясыти и одна длиннохвостая.
9 апреля
Липовая Гора
