снится мне Россия,
К которой днем дороги не найду?
Что дома ждет меня теперь усталость
(А лестница длиннее каждый день)
И что теперь любовь моя и жалость —
Похожи на презрение и лень?
О чем сказать тебе?.. Осенний город стынет.
О чем просить тебя?.. Торопится трамвай.
Мир холодеющий синее и пустынней…
О чем просить тебя? Прости, не забывай.
О чем спросить? Нет — ни на что — ответа.
Мой друг, что дать тебе — в убожестве моем…
Мой друг единственный, о, как печально это:
Нам даже не о чем и помолчать вдвоем.
64. «В скучном рассеянном мреяньи…»
В скучном рассеянном мреяньи,
Свистом осенним гоним,
Теряю без сожаления
Сухие отцветшие дни.
Лишь помню, как в старенькой шали ты
Гуляла со мной до зари…
На глади столичной асфальтовой
Твердо стоят фонари.
Хорошо фонарям — они знают:
Что — куда — зачем…
Каждый вечер их зажигает
Фонарщик с огнем на плече.
А мой нерадивый Фонарщик,
Зачем Он меня возжег.
Поставил распахнутым настежь
На ветру четырех дорог.
Поставил меня в тумане,
Где смутен мне собственный след.
Обрек — из недр молчанья
Извлекать только блуд и бред.
………………………………………………
По пустынному шляемся городу
Я и брат мой, беспутный ветр.
Над домами, над трубами гордыми
Розовеет парижский рассвет.
Вот стоим перед вечной вечностью:
Этот страшный мир — и я.
Не спастись ни борьбой, ни беспечностью
От белесого небытия.
65. «Словно в щели большого холста…»
Словно в щели большого холста,
Пробивается в небе дырявом
Ослепительная высота,
Леденящая музыка славы.
Это — ночь, первобытная ночь,
Та, что сеет любовь и разлуку,
Это — час, когда нечем помочь
Протянувшему слабую руку.
Останавливаются часы
Над застигнутыми тишиною,
Ложны меры и ложны весы
В час, когда наступает ночное.
Это — ночь: город каменных масс,
Глыб железо-бетонно-кирпичных,
Стал прозрачней, нежней в этот час
От сомнительной правды скрипичной.
Останавливаются сердца
Безупречные, как логарифмы…
В этот час поднимают купца
Над счетами полночные рифмы.
Все, что строилось каторжным днем,
Ночью рушится — в мусор и клочья.
Гибнет, гибнет дневной Ерихон
От космической музыки ночи.
Ночью гуще тоска и вино
(Сердце бьется сильнее во мраке),
Ночью белое часто — черно,
Смерть нам делает тайные знаки.
Ночью даже счастливого жаль.
Люди ночью слабее и ближе…
Расцветает большая печаль
На ночном черноземе Парижа.
66. «И вновь блуждают в окнах огоньки…»
И вновь блуждают в окнах огоньки,
Грохочут ставни,
И у каминов греют старики
Печаль о давнем.
Вот музыкой хрустальной, но земной,
В тиши прогорклой,
Струится дождь, хлеща фонарный строй
По желтым стеклам.
И фонари бегут, несутся прочь
От мглы упорной.
Обрушилась арктическая ночь
Лавиной черной.
Обрушилась, стремит неслышный бег,
В дома стучится,
И падает под нею человек,
И зверь, и птица.
Но есть сердца, лавине есть одна
Средь нас преграда —
Под силу им и ночь, и тишина,
Им сна не надо.
Есть человек ночной — он устоит
Пред болью многой.
Есть человек — он сердце веселит
Хулой на Бога.
…Мятежников и чудаков оплот, —
На черном грунте
Питает ночь прекрасный горький плод:
Мечту о бунте.
67. «В промерзлой тишине…»
В промерзлой тишине,
в старинной мгле, всклокоченной и рваной,
Открылся снова мне
бесцельный путь в полночные туманы.
О, спящий человек,
отдавший псу ночное первородство,
Здесь — ночь, фонарь и снег,
мощеные луга для мечтоводства.
Роняют в мглу часы
певучие торжественные зерна.
Поэты — словно псы —
одни внимают им в пустыне черной.
68. «Как соленая песня рыбацкая…»
Как соленая песня рыбацкая,
Как бессонная лампа поэта,
Как зеленая сырость кабацкая —
Эта ночь без рассвета.
Как в горячей тени под терновником
Поджидающий Авеля — Каин,
Как улыбка слепого любовника —
Эта ночь городская.
Как безногого бодрость румяная,
Как неветхое слово Завета,
Как письмо о любви безымянное —
Эта ночь без ответа.
Как сирена, тоской пораженная,
Уходящего в даль парохода,
Эта ночь — как гудок напряженная —
Эта ночь без исхода.
69. «О чем сказать: о сини безвоздушной…»
О чем сказать: о сини безвоздушной,
О скуке звезд, дрожащих надо мной,
О песни ли, мятежной, но тщедушной, —
О песне, усмиренной тишиной?
О Розанове ль, на столе лежащем
Вопросом, на который смерть — ответ,
Иль обо мне, бессонном подлежащем,
К которому сказуемого нет?
Друзья мои, полночные предтечи,
Как трудно ночью спать, а не бродить,
Когда нам нечем, десятижды нечем
Ночную душу умиротворить…
Луна висит над мертвою деревней
Приманкою, что бросил в мир Рыбак…
О, жадность, слепота добычи древней,
О, лай — о чем-то знающих — собак.
