немного пришел в себя.
— Я не могу понять… вы не согласны, пускай. Но неужели других способов борьбы нет? Каков резон ставит под удар не только свою карьеру, но и жизнь, безопасность вашей семьи, жертвовать деньгами…?
— Вы правы — я безумец. Для меня иных способов нет. То, к чему я пришел, — результат моего осознанного выбора. Я знаю, что меня ждет, если попадусь, но я готов к этому. Все, чего я хочу, — сделать свою страну лучше через этих людей. Мы никогда не обсуждали с вами открыто мою болезнь, но, должен сказать вам, что полноценного лечения на данный момент не существует. Пускай сейчас я остаюсь в форме, но пройдет еще несколько лет, и на этом все. Что останется после меня кроме гниющей плоти? Я хочу умирать с мыслью, что помог другим, насколько это возможно. К тому же я сам врач — это мой долг. Деньги… такая большая мелочь… у меня их достаточно для себя и для моей семьи, нам нужно гораздо меньше. Остаток можно разве что сжечь или… вы уже сами понимаете. А о семье я позаботился еще давно. С супругой мы не зарегистрированы официально, сын записан на ее имя. Если со мной что произойдет, их не тронут.
— Мне трудно переварить это…
— Вы хороший человек, Лев. Я проникся к вам глубокой симпатией и искренне хочу помочь. Подумайте над этим, надеюсь, пяти дней хватит. В случае согласия новая работа не помешает вашей службе у Орлова, вы свяжете себя большой тайной, но я никогда не выдам ни вас, ни кого бы то ни было, если меня арестуют.
Коваленко проводил меня к выходу и удостоверился, что я ничего не забыл. Идя по улице, я поднял голову и увидел его силуэт в окне. Остаток пути мои мысли занимала когда-то сказанная Верой фраза: «Я поддержу тебя, что бы ты ни решил», и почему-то мне показалось, что супруга Александра в свое время сказала ему те же самые слова.
Глава 8
По счастливой случайности, Вера пришла ко мне в тот вечер и принесла новые книги. Не знаю, насколько плодотворно было бы обдумать случившееся наедине, но меня разорвало бы от переизбытка эмоций, не поделись я с ней этим. Она уже знала о Коваленко из моих восхищенных рассказов и удивилась не меньше меня.
— Ты должен все взвесить. Александр человек явно не глупый, он наверняка все продумал. Прежде чем согласиться, обсуди с ним детали.
— Мне до сих пор трудно поверить в реальность приходящего. Я никогда не встречал людей, желающих помочь настолько, чтобы самим идти на верную гибель.
— Тогда очень хорошо, что такой человек, как он, все же тебе встретился.
На третий день моих раздумий я вернулся в квартиру номер восемь и принял предложение Александра. Казалось, мое согласие определило начало работы всей этой подпольной системы. С этих пор с понедельника по четверг в скрытую часть квартиры можно было попасть через черный ход по старой деревянной лестнице. Им уже давно никто не пользовался. Коваленко позаботился о скрытности — все, кто мог попасться на глаза любопытных соседей, либо прямо представлялись студентами, присланными донести научную литературу до университета, либо заплутавшими гостями. Я после узнал, что в былые времена Александр принимал в своем доме действительно много гостей, и такому количеству людей уже никто не удивлялся. Я не вдавался в подробности о том, как ему удалось незаметно уведомить студентов, врачей, а главное пациентов об этом месте. Все они попадали в квартиру с сопровождением и по особому сигналу. Порой, когда Коваленко был слишком занят, роль «хозяина» выпадала мне. В квартире часто играла музыка — об этом тоже позаботились.
Помимо меня Коваленко пригласил еще трех специалистов: оториноларинголога Прокофьева, терапевта Павлова и кардиолога с непроизносимой фамилией. Их мне представили лишь раз, и после я благополучно забыл эти имена. Я знал только, что все они были старыми знакомыми хозяина. Каждому из нас он назначил неплохое для нашего положения «жалование». Все прочие люди, с которыми Коваленко общался, получив его предложение, из страха реагировали крайне негативно и просили более с подобным к ним не приходить.
С врачами мы не пересекались, поскольку каждый имел отдельный день приема, а в крайнем случае находились в соседних комнатах и всегда были заняты делом. Вопреки моим ожиданиям, пациенты действительно приходили и соблюдали должную осторожность, однако я долгое время оставался для них неизвестной фигурой. Лишь некоторое время спустя в день, когда я рассказывал студентам о патологии печени и желчевыводящих путей, по иронии судьбы к кардиологу пришла слегка «желтеющая» женщина. Мельком взглянув на нее, я сразу догадался о ее проблемах с желчным пузырем — ожидая в коридоре, она характерно поглаживала правый бок. Мне буквально силком пришлось довести эту несчастную до больницы, где работал Коваленко, и спустя несколько дней он с вернулся в прекрасном настроении, сообщив, что ту вовремя прооперировали, иначе не избежать было беды. С тех пор поток и ко мне потянулись люди, да и студентов заметно прибавилось.
Со временем меня все чаще посещала утопичная мысль, что идея Коваленко сработала, что схема действует, как надо. Я видел плоды проделанной работы: студенты были активны и взахлеб слушали каждое произнесенное нами слово; пациенты, ведомые страхом, под влиянием знакомого специалиста не боялись затем идти за помощью в больницу; мы же, врачи, лелеяли возможность работать.
Появившееся фантомное чувство безопасности опьянило меня, хотя полностью от тревоги избавиться не получилось. Лишь раз я спросил Александра, как он мог быть уверен, что никто из них случайно не проболтается обо всем, на что получил ответ:
— Лев, я не столь наивен, чтобы не думать том, что никто из этих людей завтра не захочет написать на меня донос. Единственный договор, который может скрепить это сотрудничество — доверие. Все эти люди тоже рискуют. Мы словно два человека, один из которых держит другого над пропастью. Но на того, кто держит, при любом неудачном движении скатится огромный валун, убив обоих; а на того, кого держат, из скалы вот-вот выползет змея, поразив своим ядом руки обоих. Но, пока один желает выжить, он будет осторожен настолько, чтобы на другого не скатился валун или чтобы его не укусила змея.
После к этой теме мы больше не возвращались.
Так мы могли бы спокойно проработать еще очень долго — в этом я был уверен,
