было мое удивление, когда Коваленко отодвинул в стороны висевшую на вешалках одежду, вытащил и бросил на пол большой кусок фанеры и скрылся темноте. Потом что-то щелкнуло, и из квадратного проема шкафа показался свет.
— Не робейте, — позвал он, — проходите сюда!
Оказавшись по ту сторону, я понял, почему квартира показалась мне такой маленькой — вторая ее половина была умело скрыта. Мы оказались в коридоре с двумя дверьми, обе были открыты. Коваленко направился в одну из комнат, а я в замешательстве пассивно последовал за ним. Мы оказались в библиотеке, вернее, так я подумал, увидев только часть комнаты в проеме. Но помимо стеллажей, битком набитых книгами, здесь было и несколько полок, заставленных банками с препаратами в формалине, человеческий скелет в полную величину, какие-то макеты, в одном из углов стояла толстая стопка картонных таблиц, а большую часть площади занимали ряды столов, что больше напоминало учебную аудиторию.
Потом Коваленко, не говоря ничего, повел меня в соседнее помещение, такое же большое, как и предыдущее. Со смесью непонимания и тихого ужаса я увидел, перед собой фактически приёмную врача. Одна часть комнаты была отгорожена ширмой, здесь был письменный стол и кушетка. За ширмой я увидел шкаф с медицинскими инструментами (в том числе и хирургическими) и настоящий операционный стол со специальной лампой. Мне страшно было даже подумать о том, откуда все это взялось. Окна в обеих комнатах были наглухо закрыты ставнями от посторонних глаз.
— Думаю, у вас возникло много вопросов. Я постараюсь ответить на все сразу, это прольет свет на темные пятна в моей истории. Дело в том, Лев Александрович, что я достаточно именитый специалист. Не подумайте, я не нахваливаю себя, но этот факт обеспечил мне хорошую репутацию в обществе и должную защиту в свете последних событий. Как вы знаете, я избежал проверок, и мое существование более, чем спокойно. И хоть я благодарен государству, которое обеспечило меня жильем, работой и прочим необходимым благом, я редко бывал с ним согласен. Вернее, с его представителями. В моей жизни бывали случаи, когда я шел наперекор главенствующему аппарату, но протест этот был мирным и почти всегда оборачивался в мою пользу. Что до событий, которые происходят сейчас — я никогда не смог бы примириться с ними. Мне почти сразу стало ясно, что я должен что-либо предпринять, коль уж это в моих силах.
Он говорит медленно, чтобы я мог переварить такие новости.
— Все материалы: книги, препараты, таблицы, что вы видели в соседней комнате — предметы моей коллекции. Больше половины книг там запрещены — это медицинские учебники из Америки, Франции, Великобритании… можно долго перечислять. Я параллельно их перевожу. Часть мебели принадлежит мне, а часть когда-то служила университету, пока ее не списали. Что до этой комнаты — инструменты здесь мои личные, я нашел возможность приобрести их, сами понимаете, незаконным путем. Кушетка, операционный стол… только, пожалуйста, не спрашивайте, как они у меня появились — я лишь скажу, что когда-то они были в не самом пригодном состоянии, но одно доверенное лицо оказало мне услугу, починив все это. Только за две эти комнаты меня уже можно было бы посадить. Забавно, верно?
— Боюсь, я не вижу ничего забавного.
— И я полностью вас понимаю. Я хочу объясниться, Лев. Все это, — он сделал широкий жест рукой, обводя комнаты, — моя попытка помочь.
— Кому вы хотите помочь?
— Ведь вы и сами уже знаете ответ. Еще в нашу первую встречу я сказал вам, как много хороших врачей лишились своего места работы. Много невиновных врачей. Кем могут заменить кадры, если не желторотыми выпускниками? А сколько среди них дилетантов? И пусть пострадали бы только они, но пациенты? Да, многие ослеплены страхом перед «отравителями», но таких не абсолютное большинство. Что остается тем, кто лишился врача, которому они доверяли? Очень многих из них я знаю лично, и мне пришла в голову мысль, позволить им принимать пациентов здесь. Конечно, я не имею в виду полноценного лечения, ни в коем случае. Я взвесил все риски и понял, что этот кабинет никогда не будет соответствовать всем правилам асептики и антисептики, и никогда я не позволю проводить здесь операции — стол нужен был лишь для осмотров.
— Но что бы делали эти врачи здесь?
— Базовый осмотр и рекомендации.
— Но здесь даже нет лаборатории… какие могут быть рекомендации без банального общего анализа крови?
— Лев Александрович, вы возложили на меня слишком много. Безусловно, я не собираюсь заменить надежные методы диагностики небольшим кабинетиком. Это лишь место, где к определенным людям придут определенные пациенты, доверяющие им. С анализами на руках или без — они рассчитывают получить помощь именно от абстрактного Иванова. Вы ведь сами знаете, что люди полны предрассудков и убеждений, которые определяют и подход к здоровью. И, не получив рекомендацию этого самого Иванова, они могут и вовсе поставить на своем лечении крест. А если врач из поликлиники лечит их правильно, так Иванов их в этом и убедит. Если нет, скажет, на чем настаивать при повторном визите.
— Наши специалисты не любят спорящих пациентов.
— «Заинтересованных». Пассивность и страх перед врачом — дурная тенденция, от которой следует избавиться.
Он остановился и снова дал мне несколько необходимых минут для осознания сказанного.
— Вдобавок, — добавил Коваленко, понизив голос, — мне ли вам рассказывать о том, что все они лишились заработка, средств к существованию? А то, что они попросту растеряют навык со временем? У меня есть достаточно сбережений, чтобы постараться достойно оплатить их труд.
— Хорошо, но зачем та, другая комната?
— Для студентов. Я много взаимодействую с ними и вижу, какие случились перемены. Чьи-то родители медики — их арестовали, а отпрыска выгнали. Многие евреи так же ушли, либо на том настоял деканат. Те же, кто остался, то тут, то там подвергаются травле. Только вчера на моих глазах из полупустого трамвая вытолкнули несколько парней с расквашенными носами. Я знал их. Если у меня есть возможность дать им знания хотя бы по своему предмету, я готов это сделать. Те специалисты, кого я планирую пригласить, не прочь читать им лекции. С этим же предложением я хочу обратиться к вам.
— Вы в своем уме? Это ведь безумие! — не выдержал я. Мне казалось, что от волнения я скоро не смогу держаться на ногах, — вы что, совсем не дорожите своей жизнью?! Зачем вам это?!
Коваленко удалился в учебную комнату и вернулся со стаканом воды. Я
