рассказала. Иногда мой голос срывался, а сердце билось где-то в ушах оглушающими набатами.
Мне никогда не было так страшно, как сейчас. Даже когда меня отвезли в полицию. Что полиция, рядом с разъяренной мамой!
В следующую минуту щеку обожгло, пощечина была такой звонкой и такой закономерной, что я даже не удивилась. Вздрогнула, уронив голову на грудь.
— Кто ты такая?! Что ты сделала с моей дочерью?!
Лицо мамы в этот момент я не забуду никогда. Полное разочарование и отрешенность. Она покачала головой, закрывая лицо ладонью.
— Мам, это все я, просто я не знала, что делать, не знала, где взять деньги, чтобы вылечить тебя, — я тоже встала, пыталась ее обнять, но мама оттолкнула меня.
— Лучше бы я была инвалидом, чем выносить такой позор. Ты живешь с мужчиной! Не в браке! Он дает тебе деньги! Да кому ты после этого будешь нужна?! Кто на тебя посмотрит?
Мама сошла на крик, а я утопала в омерзительном чувстве собственного провала во всем.
— На меня и так никто бы не посмотрел, Сальский мне это прямо сказал, что я гожусь только в любовницы…
— Да! А теперь только на панель да?!
— Нет, как только решится дело с судом, подам заявку в Корпус Милосердия, — прошептала я упрямо вытирая слезы.
— Господи! Да за что мне все это?! За что? Мама заплакала, содрогаясь всем телом от рыданий.
— Ма-а-ам не плачь ну, пожалуйста, — умоляла я ее, пытаясь снова обнять, но мама безапелляционно остановила мои руки.
— Уходи, я не желаю тебя видеть, по крайней мере сейчас!
Приговор заставил меня отшатнутся к двери. От боли, душевной боли меня разбирало на части. Стало не чем дышать. Не разбирай дороги я выскочила из комнаты на улицу.
Новая паническая атака настигала меня, давила по вискам. Мне нужно было куда-то сесть. Иначе я могла упасть прямо сейчас на землю.
Увидев лавочку я кое-как переставляя ноги дошла до нее и села. В глазах было мутно от слез, а щека все еще горела от пощечины.
— Мамочка, прости меня, — прошептала я.
В груди разверзлась самая настоящая черная дыра.
Я знала, что так и будет.
Знала, что не поймет. Да и обязана ли?
Сердце пекло и ломило. А в глазах летали черные мушки. Больше всего на свете после услышанного мне хотелось умереть. Чтобы не быть вот такой плохой дочерью. Вруньей. Слова мамы ранили меня хуже ножа.
В очередной раз стерев влажную дорожку с лица я закрыла глаза. Что со мной стало? Я была маминой золотой девочкой, а сейчас стоило мне остаться без маминого слова, я впуталась в такую ситуацию, что если бы не Михаил, то давно бы сидела в СИЗО.
Даже находясь на грани, мои мысли упрямо возвращались к нему.
К слову Михаил вышел из здания через минут десять. Я уже смогла продышаться, и хоть как-то включить голову.
— Я уговорил ее остаться здесь до завершения уголовного преследования, — спокойно сказал он, одевая солнечные очки. Такой уравновешенный, меня аж передернуло. Переклинило где-то внутри. Я резко поднялась и подошла в плотную:
— Из-за тебя моя мама теперь меня ненавидит! — я ткнула пальцем ему в грудь. Михаил чуть приподнял брови, удивился.
— Я все же думаю из-за тебя. Разве не так?
Хлестко. Вкрадчивым тоном маньяка сказал Михаил.
— Да пошел ты! — рявкнула я.
Развернувшись я быстрым шагом пошла на выход.
— Далеко?
— Домой, — не сбавляя оборотов сказала я.
— И кому, а главное, что ты докажешь этим поступком? Знаешь я никогда не ругаюсь, но сейчас ты в полной и беспросветной жопе! Так что советую тебе остыть! Пока у меня еще есть терпение!
Астахов говорил тихо, но я все слышала. Все до единого слова. Потому что прозвучало это угрожающе.
Он был прав — я была злая.
Он мог мне помочь — без него я тут же окажусь за решеткой.
Я была в одном шаге от того, чтобы покориться. Успокоиться. Как внезапно на моем босоножке лопнула лямка. И я чуть не пропахала носом асфальт по которому шла.
И от этого я вспыхнула как спичка. Схватив разорванную обувь я швырнула их куда-то в парк с диким воплем ярости.
Развернувшись к Михаилу, который стоял как монолит я показала средний палец и прихрамывая пошла к воротам.
Но стоило мне сделать несколько шагов как меня буквально снесло. Я вскрикнула, потому что Миша взял меня за бедра и резко перекинул меня через свое плечо.
— Пусти, ты с ума сошел что ли? — закричала я.
— Молчи, молчи Вероника. Не зли меня больше! — прорычал Астахов где-то у меня за спиной.
— Да что ты…?! А-а-й!
Резкий шлепок по заднице заставил меня замереть. И в полной мере осознать, что произошло. Щеки сразу же вспыхнули. Мужчина нес меня на плече. При чем он словно не прилагал никаких усилий. Одной рукой держа меня под попой, прямо в том месте уже не было ткани летнего сарафана. Крайне щекотливая ситуация.
Водитель опустил очки на нос, когда увидел это шествие.
— Михаил Александрович?
— Домой Вадим, поехали домой…
Голос Михаила низкий, с бархатистой сипцой пустил кучу мурашек по моему телу. У машины он снял меня с плеча и буквально затолкал в салон.
— Не говори ерунды, она твоя мама, все уляжется, дай ей время, понять и осознать, что ты уже выросла и можешь сама принимать решения. Даже если они не удачные. Сейчас ты зла на меня, но я ничего плохого тебе не сделал.
Вероника
Я задумалась, слова Михаила были логичны, но я знала свою маму дольше чем ее знал Михаил.
Она не была простым человеком. Простым в плане характера и поведения. Даже в царившем патриархате, последнее слово в семье было за ней. И возможно благодаря внутреннему стержню мы выжили, когда отец оставил нас.
У мамы был только один существенный недостаток — она слишком верила своим родным, но не достаточно верила мне.
Словно я была действительной копией своего отца, и априори мне нельзя было верить. Тотальный контроль был везде. Начиная от домашних заданий, заканчивая проверкой вещей. Я не обижалась. Наоборот в свойственной мне манере пыталась доказать, что мне можно доверять, так же как дяде и дедушке например.
Рассказав сегодня о ситуации с Сальским, я отчетливо поняла, что мама мне не поверила. Дядя просто не мог так поступить. Эта мысль читалась в ее глазах. Все они были безгрешными. Именно поэтому мама никогда не разбиралась в вопросе выделяемых нам денег. И мне даже заикаться не
