невест.
«Неудачник! — подумала женщина. — Явно приезжий».
— А вас как звать-то? — спросила она, завязывая сиреневый шарфик элегантным узлом.
— Вован, — ощерился небритый, — ох, извините, Володя. Еду комнату смотреть. Новую работу нашёл, а жить пока негде. Раньше жил у землячки. У неё тесно. Надо что-то новое подыскать. И никак. То, что предлагают — не подходит. То дорого, то далеко от работы, то хозяйка не в масть.
— А вам надо в масть? — теперь улыбка засочилась елеем.
— Да, в масть, чтобы и в цене сошлось, и в качестве.
Вагон неожиданно застопорил ход. Наступила неприятная тишина, прерываемая металлическими звуками, резкими и пугающими.
— А кем работаете? — не отставала женщина.
Слова в тишине прозвучали неожиданно гулко. Пассажиры в немом удивлении воззрились на странную пару. Женщина, заметив любопытные взгляды, заёрзала от смущения и поправила полы пальто, прихватив их костистыми пальцами.
— На кране работаю. На стройке.
— И сколько получаете? — почти шёпотом спросила женщина, в её глазах загорелись диковатые огоньки.
— Маловато. Полташку. Пятьдесят тысяч. Это для начала.
— Ох, ничего себе, какие вы, приезжие, зарплаты получаете. Не то, что мы, местные. Перебиваемся кое-как, ищем, где подешевле продукты купить!
Возмущённая женщина откинула голову на спинку скамейки. Вован вздохнул. Ему не понравилась реакция женщины. Завидует. А чему завидовать? Работа тяжёлая, нервная, там есть за что платить.
— На кране тяжело, ветром сдувает, — засмеялся попутчик.
— Тогда ладно, — смилостивилась женщина, — на стройке должны много платить. На то она и стройка. Я тоже, когда приехала в Ленинград, работала на стройке. Маляром. Штукатуром. Тяжёлая работа. Ничего не могу сказать. Как вспомню, плакать хочется…
Вагон дёрнулся и медленно полез в освободившийся туннель. Скрипели колёса, качались рессоры, металлический скрежет резал уши на мелкие кусочки. Женщина вздохнула с облегчением:
— Не выношу метро! Редко езжу, только в случае острой необходимости. А вы станцию не проедете?
Она вдруг ахнула и схватилась за вычурную причёску, увидев в оконном стекле, что шляпка чуть-чуть сдвинулась. Непорядок.
— Одну проехал. Теперь до «Парнаса» поеду, — ответил Вован и замолчал, что-то про себя обдумывая.
— От работы далеко? — прошептала женщина, проявляя неподдельный интерес.
У попутчика заблестели глаза. Он тоже почувствовал тайный смысл происходящего.
— Очень далеко, очень, — Вован даже руками замахал от бессилия: мол, как далеко комнату предлагают, — зато недорого.
— Почём? — глаза женщины почти вылезли из орбит, выщипанные брови ушли под корни волос.
Она боялась упустить важный момент и глядела в лицо мужчине, словно там были скрыты все тайны мира. Сейчас он раскроет их. И наступит долгожданный покой.
— Двадцатку просят. Дорого. Зато после ремонта, импортная сантехника, новая мебель.
Они помолчали. Женщина сидела, придвинувшись к мужчине, каждый думал о чём-то своём.
— Мою посмотрите. Моя получше. И подешевле будет, — глухо выдавила из себя женщина, отодвигаясь на прежнее место.
— Посмотрю, — обрадовался Вован, — а когда можно?
— Хоть сегодня вечером. После «Парнаса» и приезжайте. Вот адрес. Здесь номер телефона.
Женщина сунула ему листок бумажки, встала и направилась к выходу.
— Позвоню. Приеду, точно приеду! — крикнул ей вслед Вован. — А вас звать-то как?
— Нинель Петровна!
Двери вагона захлопнулись. Попутчик смотрел в окно и видел серые полосы проводов, мелькающие на чёрном фоне; вагон стремительно навёрстывал упущенное время, словно спешил как можно быстрее проскочить сквозь преисподнюю.
* * *
В центре Петербурга живут своеобразные люди. В новостройки они не поедут жить ни за какие коврижки. Ради душевного комфорта терпят массу неудобств, почти полное отсутствие продуктовых магазинов и супермаркетов, отсутствие парковок и свежего, да и вообще какого-либо воздуха; наличие заторов на дорогах и даже невозможность уснуть ночью во время белых ночей и перманентных салютов. Алина думала об этом, рассматривая закрытую дверь подъезда, одновременно соображая, как проникнуть внутрь. Кодовый замок был непреклонен. Алина перебрала множество комбинаций, но знакомого сигнала всё не было.
«Номер перепутала, наверное», — подумала Алина, решив позвонить в дежурку.
Но её опередили: телефон бешено завибрировал, словно предчувствовал предстоящий гнев входящего звонка.
— Кузина! — заорал кто-то в трубке.
— Кузина, — отрешённо ответила Алина, нажимая на домофон.
— Ты оформила труп?
— Нет, я в подъезд не могу попасть. Домофон заклинило.
В это время дверь приоткрылась, и из неё высунулся нос, чёлка, затем рука, схватившая и затащившая Алину внутрь.
Кузина с телефоном, прижатым к уху, мигом ослепла. Вдали назойливо мигала лампочка, явно собиравшаяся закончить все счёты с жизнью и электричеством.
— Кузина? — прошипел кто-то во второе ухо.
— Да Кузина, Кузина! — заорала Алина куда-то в темноту.
— Чего ты орёшь, как резаная? — рассвирепел в телефоне Батанов. — Ты открыла дверь?
— Да. Открыла. Я на месте.
Алина вдруг успокоилась. Хлопнула дверь, послышались голоса, кто-то принёс подсветку. Освещения прибавилось.
— Что со светом? — поинтересовалась Алина.
— Блэкаут, — шепнул Воронцов, снующий туда-сюда по огромному вестибюлю когда-то великолепного парадного подъезда.
Сейчас вестибюль был опрятен, но скромен. Ушёл шик и респектабельность. Крашеные стены, цветы в горшках, фикус в кадке. Видно, что здесь живут обеспеченные, но не богатые люди. Не олигархи.
Пока возились с лампочками, пришёл электрик, что-то подкрутил в щитке и вспыхнул ослепительный свет. Алина заморгала от неожиданности, в ярком свете окружающий мир стал гораздо привлекательнее.
— Алина, иди сюда! — скомандовал Воронцов, и она послушно пошла в его сторону.
В углу под лестницей стояла сумка, огромная, в клетку, с ручками и замком-молнией по краям. Сумка как сумка, обычная, багажная, с такими ездят челноки по рынкам и базарам, но эта поражала своими размерами и ещё чем-то необъяснимым. От сумки пахло страхом. Страх был осязаем, его можно было взять в руки, потрогать и даже понюхать. От него можно было умереть. Под ногами что-то чавкнуло.
— Это кровь! — сказала Алина, отступая назад.
Она помнила, как её вырвало от первого трупа, и не хотела дублировать ситуацию.
— Да. Это кровь, — кивнул Воронцов, — посмотри, что в сумке!
Сзади толпились жильцы, немного, трое: две женщины и пожилой мужчина. Видеокамеры нет. Алина оглянулась, нет ли рядом участкового. Нет, только она и Воронцов.
— Посмотри! — крикнул Дима.
Алина взялась за сумку, чиркнула молнией, отпрянула. Только бы не стошнило! Она попробовала приподнять сумку — нет, слишком тяжёлая.
— Надо вызвать экспертов, участкового, медиков, — сказала Алина, оглядываясь на Воронцова.
Дима кивнул, но не пошевелился.
«Ему плохо, очень плохо. Не только мне одной бывает плохо при виде расчленёнки», — подумала Алина, но открытие не порадовало — наоборот, стало жаль Диму.
Такой уверенный мужчина, сильный, красивый и ослабел от вида крови. Остальное промелькнуло, как во сне: она звонила, вызывала, помогала, записывала,
