Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
мне Правда кагору:
— Что, брат Комяга, захлопотался?
— Захлопотался, брат Правда.
Чокаюсь с Правдой, с Шелетом, осушаю бокал свой единым духом. И сразу вспоминаю, что давно не ел обстоятельно: у Государыни, как всегда, от волнения кусок в горло не лез. Голод — не тетка, пирогом с вязигой не угостит… Вовремя, ох вовремя ставит слуга на стол рядом со мною блюдо с индюшкой, обложенной картошкою печеной да репою пареной. Тащу себе ногу индюшачью, впиваюсь зубами: хороша, поупрела в батиной печи славно. Шелет крыло кромсает, причмокивает:
— Нигде так хорошо не поешь, как у Бати нашего!
— Святая правда! — рыгает Правда.
— Что верно — то верно, — бормочу, сочное мясо индюшачье проглатывая. — Батя наш и накормит, и обогреет, и заработать даст, и уму‑разуму научит.
Гляжу краем глаза на Батю, а он, родимый, словно почуяв одобрение наше, быстро подмигивает, да и сам закусывает как всегда неспешно. За ним, родным, мы все как за стеною каменной. И слава Богу.
Ем, а сам батин стол оглядываю. По краям, гам, где крылья опричные кончаются, как обычно гости уважаемые сидят. И сегодня тоже: справа широкоплечий митрополит Коломенский с седобородым параксилиархом из Елоховского, десятипудовый председатель Всероссийского Общества соблюдения Прав Человека со значком СМА,[14] улыбчивый отец Гермоген, духовник Государыни, какой‑то моложавый чин из Торговой Палаты, торгпред Украины Стефан Голобородько и старый друг Бати предприниматель Михаил Трофимович Пороховщиков; слева — неизменный главный врач опричнины Петр Сергеевич Вахрушев с вечным помощником Бао Цаем, осанистый одноглазый командир Кремлевского полка, певец песен народных Чурило Володьевич, вечно недовольный Лосюк из Тайного Приказа, чемпион России по кулачному бою Жбанов, круглолицый председатель Счетной Палаты Захаров, батин егерь Вася Охлобыстин, окольничий Говоров и главный кремлевский банщик Антон Мамона. Поднимает Батя бокал свой с кагором, а сам встает. Стихает гомон. Возвещает Батя зычным гласом:
— Здоровье Государя нашего!
Встаем все с бокалами:
— Здоровье Государя!
Выпиваем до дна. Кагор — не шампанское, быстро не выпьешь. Цедим. Крякаем, утираем усы да бороды, усаживаемся. И вдруг, как гром с неба: радужная рамка на потолке зала, до боли родное узкое лицо с темно-русой бородкой. Государь!
— Благодарю вас, опричные! — разносится голос его по залу.
— Слава Государю! — воскрикивает Батя.
Подхватываем, троекратным:
— Слава! Слава! Слава!
— Гойда! — отвечает Государь и улыбается.
— Гойда! Гойда! Гойда! — валом девятым несется по залу.
Сидим, лица к нему подняв. Ждет солнце наше, пока успокоимся. Смотрит тепло, по‑отечески:
— Как день прошел?
— Слово и Дело! Хорошо! Слава Богу, Государь!
Выдерживает паузу Государь наш. Обводит нас взором прозрачных глаз своих:
— Дела ваши знаю. За службу благодарю. На вас надеюсь.
— Гойда! — выкрикивает Батя.
— Гойда-гойда! — подхватываем мы.
Гудит потолок от голосов наших. Смотрит с него Государь:
— Хочу посоветоваться.
Смолкаем мы враз. Таков Государь у нас: советы ценит. В этом великая мудрость его, в этом и великая простота. Поэтому и процветает под ним государство наше.
Сидим дыханье затаив.
Медлит солнце наше. Произносит:
— По поводу закладных.
Ясное дело. Понимаем. Китайская западня. Старое мурыжило. Узел путаный. Сколько раз Государь разрубить его замахивался, да все свои мешали, руку удерживали. И не токмо свои, но и свои. И чужие. Да и просто — чужие…
— Имел я полчаса тому разговор с Чжоу Шень‑Мином. Друг мой, властитель Поднебесной, обеспокоен положением китайцев в Западной Сибири. Вы знаете, что после того, как наложил я указом своим запрет на переход тамошних волостей под заклад к уездам, дело вроде поправилось. Но, оказалось, ненадолго. Китайцы стали нынче закладываться не волостями, а селениями без угодьев под так называемый таньху[15] — закуп с деловой челобитной, чтобы исправники наши имели право прописывать их как шабашных, а не тягловых. Воспользовались они законом «О четырех тяглах», а целовальники в управах, как вы понимаете, ими подкупаются и прописывают их не как тягловых, а как временнонаемных со скарбом. А временнонаемные — и есть шабашные по новому уставу. Получается, что наделы они возделывают, а платят подать только за шабашенье, так как жены их и дети числятся на наделах шестимесячными захребетниками. Стало быть, подать их все шесть бестяглых месяцев делится не пополам, а два к трем. Следовательно, каждые шесть месяцев Китай теряет одну треть подати. И таньху-закуп помогает проживающим у нас китайцам обманывать Поднебесную. Учитывая, что китайцев в Западной Сибири 28 миллионов, я хорошо понимаю озабоченность моего друга Чжоу Шень‑Мина: почти три миллиарда юаней теряет Китай за эти шесть месяцев. Я имел сегодня разговор с Цветовым и с Зильберманом. Оба министра советуют мне упразднить закон «О четырех тяглах».
Умолкает Государь. Вона оно что! Опять тягловый закон кому‑то из приказных поперек горла встал. Не поделили барыши, разбойники!
— Хочу спросить мою опричнину: что думаете вы по сему вопросу?
Ропот по залу. Ясно, что мы думаем! Каждому высказаться хочется. Но Батя руку свою подымает. Смолкаем. Говорит Батя:
— Государь, сердца наши трепещут от гнева. Таньху-закуп не китайцы придумали. Вы, Государь, по доброте душевной о дружественной нам Поднебесной печетесь, а враги из уездов западносибирских плетут свои сети злокозненные. Они вкупе с розовым министром, да с посольскими, да с таможенными этот самый таньху-закуп и придумали!
— Верно! Правильно! Слово и Дело! — раздаются возгласы.
Вскакивает Нечай, коренной опричник, на посольских не одну собаку съевший:
— Слово и Дело, Государь! Когда в прошлом годе Посольский Приказ чистили, дьяк крайний, Штокман, признался на дыбе, что Цветов самолично в Думе «четыре тягла» двигал, буравил заседателей! Спрашивается, Государь: для чего этот пес так в «четырех тяглах» заинтересован был, а?!
Вскакивает Стерна:
— Государь, сдается мне, что «четыре тягла» — правильный закон. Одно в нем непонятно — почему «четыре»? Откуда взялась цифра сия? А почему — не шесть? Почему — не восемь?
Загудели наши:
— Ты, Стерна, говори да не заговаривайся!
— Верно, верно он говорит!
— Не в четырех дело!
— Нет, в четырех!
Встает пожилой и опытный Свирид:
— Государь, а что бы поменялось, ежели б стояла в законе том другая цифирь? К примеру, не четыре тягла брала бы семья китайская, а восемь? Увеличилась бы подать в два раза? Нет! А почему, спрашивается? А потому что — не дали бы увеличиться! Приказные! Вот оно что!
Загудели:
— Верно!
— Дело говоришь, Свирид!
— Не в Китае враги сидят, а в Приказах!
Тут я не выдерживаю:
— Государь! «Четыре тягла» — закон правильный, да токмо прогнули его не в ту сторону: исправникам не деловые челобитные нужны, а черные закладные! Вот они на сем законе и едут!
Одобряет правое крыло:
— Верно, Комяга! Не в законе дело!
А левое противится:
— Не в закладных дело, а
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
