вкусно!
— Так капуста — первая барыня на деревне, — стала объяснять бабушка. — Ни один рот без капусты не живёт. Вот так раньше говорили. Щи — всему голова. А серые щи — в особом почёте.
— Бабушка, а почему они называются серые? — спросила Маша. — Капуста же серой не бывает, она сверху зелёная, а внутри белая.
— Потому, Машенька, — объяснила бабушка, — что с капусты снимают верхние зеленовато–серые листья, которые как бы укутывают кочан, превращают их в крошево и заквашивают, после чего они и становятся почти серыми по цвету.
«Опять серые листики, — подумала Маша, — неспроста всё это, видно очень они важные. Как бы мне это проверить?»
Пообедав, Маша занялась сушкой цветов и своих листиков. Когда уже есть навык, дело спорится. Бабушка сидела рядышком и, как и обещала, помогала, правда советами. Она тоже знала почти все растения и что–то рассказывала о каждом. За делом и разговорами быстро пролетели три часа. Все высушенные цветы и листья Маша проложила в газеты, а высушенные листики тщательно убрала в свой блокнот. Теперь дело оставалось за малым: нужно было как–то понять, что представляет собой серый трилистник.
«Крот уже точно больше про них ничего не расскажет — стала рассуждать Маша. — Кроме кротов про листики никто ничего не знает, спрашивать некого. Хотя, можно попробовать наведаться к бабушке Марфе, она ведь травница, вдруг что–нибудь да знает? Хотя…нет, я же клялась нерушимой клятвой, что никто про листики от меня ничего и никогда не услышит. Придётся молчать. А как же тогда проверить»?
— Бабушка, — позвала Маша, — а ты случайно не знаешь, как проверяют действие новых лекарств?
— Чего это ты на лекарства перешла? — удивилась бабушка. — У меня щи хорошие, ты не беспокойся, в них всё натуральное, только польза одна.
— Да нет, щи очень вкусные, — начала импровизировать Маша, — я наоборот, думала о целебных свойствах зелёных капустных листьев, вдруг их них можно какое–нибудь полезное лекарство сделать, какой–нибудь «капусти́н», например. Вот и стало интересно, на ком их испытывают.
— Как на ком, — улыбнулась бабушка, — конечно же на кроликах, они самые большие любители капусты. Да шучу я, шучу, — бабушка улыбнулась. — Вначале лекарства испытывают на грызунах, потом на обезьянах, а потом на добровольцах.
«Так, — подумала Маша, — на мышах испытать не получится, я их боюсь. Кроты меня сразу раскусят, — она вспомнила разговор с бабушкой Крота, — да и так уже чуть было не раскусили. Обезьян здесь и в помине нет. Может действительно, на кроликах попробовать. Они ведь к тому же грызуны, наверное, раз всё грызут»?
— Знаешь, бабушка, — решила Маша, — а ведь на кроликах — это очень хорошая идея, обезьяны ведь капусту не едят, да и мыши тоже. Ладно, пора цветы сушить.
— Может быть, — сказала с подозрением бабушка. — только ты на наших кроликах ничего не испытывай, а то дети любят играть в лекарства, постоянно что–нибудь намешивают. Кролики не каждую травку едят. Например, им нельзя лютик, чистотел. Для людей он целебный, а у кроликов от него такое расстройство начинается…
— А чего это они расстраиваются? — спросила Маша. — Невкусно что ли?
— Это не они сами расстраиваются, а их желудки, объяснила бабушка. — Понятно?
— Бабушка не волнуйся, — стала успокаивать её Маша, — ничего плохого с твоими кроликами не случится, я никакие лекарства придумывать не собираюсь, — пообещала она, скрестив за спиной два пальца.
Бабушка прилегла вздремнуть на часок, а Маша, взяв блокнот с листиками, тихонько выскользнула за дверь. Она направилась прямиком в сарай, в котором располагались и курятник, и крольчатник, и, дровяник и вся огородная утварь, и множество накопленного за много лет и непонятно для чего хранящегося хлама.
Во всем этом многообразии её интересовал крольчатник. Пора было приступать к испытанию серого трилистника. Маше было очень жалко использовать половину своего запаса в качестве корма для кролика, но другого выхода она пока не видела. (Правда, не всегда следует проявлять нетерпение, иногда нужно просто немного подождать, и всё само разрешится, или найдётся ответ. Но Маше этот метод познания был пока незнаком, и она без сомнений приступила к эксперименту.)
В крольчатнике проживали два кролика и три крольчихи. Маша выбрала самого большого из них, полагая, что раз он большой, то у него больше и сил, и здоровья, и если что–то вдруг пойдёт не так, то у такого кролика будет больше шансов. Девочка открыла клетку и протянула листик к самой мордочке кролика.
— Кушай, мой хороший, — стала она уговаривать животное, — это очень вкусный листик.
Но то ли кролик уже наелся, то ли листик был не такой уж и вкусный, но жевать его он не собирался.
«Нужно листик завернуть в то, что кролики очень любят, — подумала Маша. — А что они очень любят? Правильно — подорожник».
— И откуда я это знаю? — удивилась она.
Подорожник рос прямо у сарая, Маша сорвала несколько листьев, раскрошила в один из них серый трилистник и обернула двумя другими — получился зелёный шарик. Девочка протянула его кролику, который нехотя понюхал, и, к радости, начал грызть. Маша внимательно наблюдала за кроликом, с которым, как казалось, ничего особенного и не происходило. Ну может быть глаза стали блестеть чуть ярче и веки стали меньше набухать. Девочка простояла у клетки полчаса, но больше никаких изменений не произошло.
«Ну так же не бывает, чтобы совсем ничего не произошло, — стала размышлять Маша, — ведь Крот считает этот листик очень важным, а кролик как был, так и есть, лишь глаза стали ярче. Но это может быть и от подорожника. Или всё–таки листик как–то действует на зрение. Но почему он тогда самый важный. Не понимаю. Что делать? Остался один и тратить его никак нельзя. Даже если теперь испытаю на добровольце, то есть на себе, то после этого серых листиков вообще не останется. А вдруг они, всё–таки, чрезвычайно важны? А может быть лучше съесть фиолетовый листик и поговорить с кроликом о его ощущениях»?
Но тут, к счастью, кролик заснул. (К счастью — это потому, что когда у вас есть лишь один фиолетовый листик, то тратить его по всяким пустякам, например, на разговоры со спящим кроликом, весьма неразумно.)
И тут ей в голову пришла идея, что перед
