смотреть в небо, которое опять пронзительно синело над степью.
Вдоль реки, судорожно взмахивая крыльями, беззвучно летели разрозненной стаей припоздавшие в перелете чибисы. Смирнов провожал их глазами, пока птицы не ушли за горизонт, а потом снова попытался встать…
Ему бы подняться, как эти птицы, — он увидел бы многое… И как буксует вездеход Голубовича, безнадежно застрявший в болоте, и как спешит баркас наперерез Сене, коченеющему в ледяной воде, а инженер Гаврилов, срывая голос, кричит ему, чтобы держался, и тянет руку из лодки, хотя до Сироты еще далеко.
И, конечно, он увидел бы, как идет к опорам старый взрывник Фрол Сучков, придерживая рукой спрятанную на груди последнюю пачку аммонита, а на шее у него висит целлофановый мешочек с запасным детонатором, куском шнура и коробочкой спичек. Но Смирнов подняться не мог…
Своим судом
…Приток нес из тундры миллионы тонн песка, терял его по всему пути и путался в собственных отмелях, как сельский житель в незнакомом городе. Пляжи широкой полосой отделяли Приток от леса, узкими клиньями врезались в воду на поворотах, а иногда шли и вдоль течения, разбивая струю на глубокие рукава.
Клочковатый, линяющий медведь вышел на пески перед восходом и пошел вдоль воды, оставляя цепь глубоких, похожих на человечьи, следов. Он шел, нагнув лобастую голову, изредка подбирал дохлых рыбешек и сердито отмахивался от двух надоедливых комаров. Они привязались к нему у воды, ныли и ныли у самых ушей, а он никак не мог увидеть их и злился все больше.
Потом из-за мыса стремительно одна за другой вылетели две лодки, он оторопело взглянул на них и, высоко подкидывая куцый зад, припустил к лесу, так и не сообразив, что досаждали ему не комары, а моторы.
Среди песков медведь остановился, оценивая положение, но тут на передней лодке пыхнуло пламя, и он припустил без оглядки.
Вламываясь в чащу, он уже не мог видеть, что лодка встала на дыбы, а человек вылетел из нее и мокрой тряпкой закружился в водовороте…
1
— Э-эй, Загря! — сказал Малев, обернувшись. — Гуляй!
Черноухая хантейская лайка отошла от выброшенного на песок мешка с одеждой и сетями и полезла на яр вслед за хозяином. Она лезла по прямой, широко раскидывая передние лапы, из-под лап скатывалась сухая земля.
Малев выбрался на обрыв, распрямился во весь рост и огляделся. Перед ним лежала пойма, испещренная блюдцами-озерами и покрытая бурой прошлогодней осокой. За поймой, у горизонта, темнели холмы материка. Справа к материку уходила узкая высокая грива, заросшая лесом. В голых ветвях старой осины на ближнем краю гривы Малев увидел черную точку — орлиное гнездо.
Над поймой дрожал и струился нагретый воздух. Ничего не изменилось здесь после долгой зимы, и Малев был доволен, по суховатому лицу гуляла улыбка.
У орлиного гнезда лежали любимые малевские озера. И он нетерпеливо окинул взглядом предстоящую дорогу — все восемнадцать волоков и озер, — древний путь, проложенный хантами, ходившими в материк добывать зверя.
В пойме стояла тишина, но Малев знал, что уже к вечеру небо над нею прошьют во всех направлениях веревки птиц, и гомон будет стоять над озерами днем и ночью. Бесчисленные стаи гусей и уток заполнят равнину, будут идти и идти, пока не кончится перелет.
Он повернулся к реке, сел на обрыве и спустил вниз ноги в тяжелых с отворотами сапогах. Закурил.
Река упруго и мощно неслась мимо, вся в бурунах и воронках. Ледоход кончился недавно, на берегах еще блестели под солнцем разрозненные льдины, выброшенные напором черной воды, а сверху уже шел пароход. Он был весь белый, на палубе играла музыка и толпились ошалелые от простора пассажиры. Они что-то весело кричали и махали Малеву руками, а капитан приветственно погудел ему, потому что шел первым в эту навигацию рейсом, а на берегах Реки люди встречаются не часто.
«Нефтяники торопятся», — определил Малев и тоже помахал пароходу.
Пароход повернулся бортом — осколок далекой жизни, залитый солнцем. Сейчас он уйдет за поворот, и снова будет пусто на великой Реке. Что-то неясное, неосознанное шевельнулось в душе Малева, и он подумал, что на пароходе наверняка есть пиво — редкий в тех местах товар.
Внизу стоял обласок — легкая, долбленная из осины лодка. Малев посмотрел туда и отчетливо представил чистенький пароходный буфет…
Но он медлил. А пароход, обогнув косу, уходил все дальше. Теперь догонять его было бы уже трудно, и Малев облегченно отвернулся.
— Будем трогаться, парень! — сказал он собаке и полез с яра к воде.
Через несколько минут Малев вытащил на обрыв вещи и лодку. К скобе в носу ее он привязал толстую прочную веревку, снял пиджак и туже затянул на брезентовых штанах пояс.
Волок просматривался хорошо. Протертая в кочках днищами многих лодок ложбинка не зарастала. Загря шел сзади. Он останавливался, когда Малев отдыхал, и, подняв лапу, терпеливо ждал, пока обласок двинется дальше. Веревка резала плечо. Малев подложил под нее шапку.
Добравшись до первого озера, Малев короткими взмахами весла погнал лодку в дальний его конец, где от самой воды начинался следующий волок. Собака обогнула озеро берегом и ждала хозяина в положенном месте. Ее светлая шкура хорошо виднелась на бурой равнине. Малев мог по ней определяться.
Солнце сдвинулось к западу на ладонь, когда он приткнул обласок к берегу последнего озера. Было жарко. Малев развернул сапоги, зашел в озеро и долго плескал ладонями воду на разгоряченное лицо, потом досуха вытерся подолом рубахи и пошел на гриву.
Он выбрал место повыше, почти под самым гнездом, чтобы не подтопило на случай подъема воды, и перетаскал вещи. Место было хорошее — ровное и сухое, дрова — рядом: когда-то давно, в большую воду, сюда занесло плотоматку, толстые бревна валялись среди деревьев.
Малев вырубил жердь и пристроил ее на сучьях между двумя деревьями на высоте своего роста. Потом накидал на перекладину веток и завалил сверху травой, которую сбивал тут же ударами сапога по корням. Теперь он был укрыт от дождя и ветра навесом.
Хотелось есть, но Малев решил прежде закончить со станом. Он подкатил два толстых бревна, выдолбил по всей длине одного из них глубокую борозду и аккуратно уложил бревна друг на друга, закрепив по бокам кольями. В щель между бревнами Малев натолкал щепок и бересты, но зажигать не стал. Он собирался жить здесь долго и подготовился на случай ненастья.
По другую сторону гривы от реки к холмам шла протока, пересыхающая к началу лета.
