действий. Стены отцовского кабинета сменяет кладбище.
Вокруг люди. Много людей. Черные костюмы, платья и палящее солнце. Невыносимо жарко. Хочется снять пальто, но я стою не шевелясь. Смотрю на землю, что слетает с блестящего острия лопаты и падает на крышку гроба.
Жутко. Впервые в жизни мне по-настоящему страшно.
Ну что, брат, ты всегда хотел внимания… Но разве такого? Не думаю.
Скольжу взглядом по собравшимся вокруг могилы людям, и губы сами рисуют на лице ухмылку. Единственный из присутствующих, кто знает реальную причину смерти, это Царев, остальные уверены, что у брата был рак. Даже здесь отец предпочел солгать. Труп хорошо загримировали, поэтому следов аварии на лице не видно.
Когда вырытая могила ровняется с твердой землей, мама снова падает на колени. Ее руки скользят по свежевскопанной земле. Еще немного, и она просто ляжет рядом.
Лицо отца сливается с проплывающими над головой облаками. Такое же серое, по-мертвецки бледное.
Он смотрит на рыдающую мать и робко опускает глаза в пол. Никогда в жизни я не видел его таким. Никогда.
Делаю шаг в сторону мамы, поднимая ее с земли.
– Мама, – крепко сжимаю ее в своих руках, – мама…
– Андрей, – она хрипит. Глотает воздух через рот, продолжая плакать.
Она плачет, не прекращает что-то говорить. Еле связно, разобрать нереально, да я и не пытаюсь. Успокоить ее сейчас просто невозможно. Даже успокоительные не помогают. Утром, перед тем как мы поехали сюда, врач сделал ей укол, но либо его действие уже закончилось, либо он не сработал изначально.
– Пойдем в машину, – говорю совсем тихо, – идем.
– Я не уйду. Я никуда отсюда не уйду. Как я его оставлю? Как я его здесь оставлю?
Ее тянет вниз. Приходится приложить усилие, чтобы удержаться на ногах и не позволить рухнуть ей.
Мы уходим с кладбища под колокольный перезвон. Ветер разносит его на метры вокруг. Душно.
Дома отец сразу запирается в кабинете. Особняк ломится от шныряющих по периметру людей.
Хочу отвести маму в спальню, но она качает головой.
– Нет, так нельзя. Нужно его проводить, – шепчет.
Поминки проходят в ресторане, отец приезжает туда со стеклянными глазами. Сколько он выпил, одному богу известно.
Мама бросает на него раздраженный взгляд, но он быстро потухает. Она всхлипывает, видимо снова вспоминая о Славике.
Все время, что мы находимся в ресторане, я сижу рядом с ней. Не пью. Сам отвожу ее домой и по-тихому сваливаю к себе.
Оставаться в доме просто невыносимо.
Долго смотрю на единственную совместную фотку с братом в своем телефоне.
Мы никогда не были близки. Одиночки. Несмотря на родство крови.
Разные компании, разные интересы, разные планы на жизнь.
Я даже понятия не имею, чего он хотел. Как жил? Почему связался с этой дрянью? Когда это произошло? Что его сломило?
Ничего. Пустота. Ни единого ответа.
Даже смешно. Комично и нестерпимо горько.
Шорох в прихожей неожиданно отрезвляет. Оборачиваюсь на шум. Кто-то настойчиво пытается открыть дверь ключом.
Веду ладонью по спинке дивана, выжидая, когда уже откроется дверь.
Еся.
Она переступает порог, сжимая ключи в руках.
– Как ты?
Ее вопрос подобен выстрелу. Тихий голос отбойным молотком бьет по нервам. Смотрю на нее и зверею. Зачем она пришла?
Сейчас я не хочу ее видеть. Никого не хочу видеть.
Но она это знала, поэтому и открыла своим ключом. Не позвонила в домофон или дверь. Нет.
– Мне так жаль, Андрей…
– Я не просил тебя приезжать, – бросаю сквозь зубы, пытаясь совладать с эмоциями, что бушуют внутри.
Грубить ей цели нет, но, если она сейчас не уйдет, случиться может всякое.
– Я знаю.
Ее тихие, почти бесшумные шаги как красная тряпка. Мозг вскипает. Смотрю на нее и сжимаю руки в кулаки. Не подходи. Не подходи же.
Нет!
Еська опускается на диван рядом со мной. Заглядывает в глаза. Я вижу ее секундное замешательство, но она смаргивает его, как и выступившие слезы.
– Просто хочу поддержать.
Тонкие пальцы касаются моей шеи. По спине ползет холодок, позвоночник немеет. Губы тоже. Я не в состоянии ей что-либо ответить.
Только грубо прижать к себе, зарываясь носом в макушку рыжих волос. Втянуть до боли родной запах.
– Дурочка, какая же ты дурочка. Зачем? Ну зачем?
– Я рядом. Слышишь? Я просто хочу побыть рядом.
Закрываю глаза, сдавливая ее сильнее, до какого-то маниакального желания физической боли.
– Прости, – разжимаю руки, отстраняюсь.
В прошлый раз наша встреча закончилась ничем. Я знал, зачем она приходила. Хотела поставить точку, но не успела.
Хотела все разрушить. Только вот все и так разрушено.
Деньги, авария, все, что произошло, сыграло против нас. Да и есть ли мы вообще? Были?
– Как ты?
– Нормально.
Встаю с дивана. Включаю кофемашину. Ее тихое жужжание давит на виски.
Шлейф Еськиных духов забивает легкие. Все в этой квартире в одну секунду заполняется ей.
– Если тебе понадобится помощь, если захочется поговорить…
– Не надо, – обрываю ее жестче, чем хотел.
Лучше резко, без сожалений. Мне хреново, станет еще хуже, но лучше быстро. Без долгих разговоров.
– Уходи.
– Андрей…
– Проваливай, Токарева. Я понял все еще в прошлый раз. Не мотай мне нервы. Не до тебя.
Она кивает, подбирается, хотя до этого стояла с опущенными плечами и смотрела в пол.
Теперь ее взгляд блуждает по моему лицу. Столько в нем боли, сожаления. Разрушенных мечтаний и надежд…
– Вот, – кладет ключи от квартиры на стол. – Вещи заберу потом.
Киваю.
Смотрю в спину уходящей Еси. Слышу хлопок двери.
Кровь превращается в адское варево. Мозги вот-вот разойдутся на атомы. Так ломает. Сухожилия выкручивает.
На плечи сваливается сожаление. Я не хотел, чтобы она уходила. Только не сегодня. Не так.
Сжимаю руки в кулаки, играя желваками, и продолжаю смотреть на дверь…
Один. Два. Три.
Срываюсь и бегу следом.
15
Есения
Ты была к этому готова. Была.
Сбегаю по ступенькам, потому что не хотела ждать лифта. Слезы застилают глаза. Окружающее пространство сливается в мутное пятно, губы дрожат. Да я вся дрожу.
Я не должна была приходить.
Не должна.
Это больно. Я делаю больно нам обоим. Эгоистка.
Слишком сложно. Выбор, иллюзорный выбор. Мамины ультиматумы, моя совесть. Сестры. Авария. Так много координат, но, как построить правильный чертеж, я не имею ни малейшего понятия.
Чиркаю, чиркаю в черновой тетради, а все равно
