Он не должен, например, выливать на головы слуг содержимое своего стакана, не должен обращаться с грубыми выражениями или неприличными шутками к тем, кто имеет честь оказаться возле него, включая знатных иностранцев, принимаемых при дворе; или корчить гримасы на публике и без конца дергать руками»{80}.
Указания относительно поведения Екатерины иные. Они демонстрируют, что, вероятно, она вела себя вовсе не так идеально, как говорят ее мемуары. Ей было предписано ревностно придерживаться русского православия, не вмешиваться в дела государства, не обижать мужа и не обращаться с ним холодно. Ей наконец ясно указали (возможно, впервые), что ее цель — произвести наследника. Главной причиной для назначения на этот наблюдательный пост Марии Чоглоковой была обеспокоенность императрицы тем, что после почти года замужества Екатерина не показывала признаков беременности. Чоглоковой вменялось в обязанность выявить причину столь неудовлетворительного хода дел и воодушевить свою подопечную на великую цель. Вот как вспоминалось об этом Екатерине: «Она имела репутацию очень добродетельной, потому что обожала своего супруга. Она вышла замуж по любви, и такой хороший пример, поставленный перед моими глазами, очевидно, должен был вдохнуть в меня желание подражать ей»{81}.
В день после назначения Чоглоковой Елизавета набросилась на Екатерину, обвиняя ее в том, что она влюблена в другого мужчину или намеренно отказывается забеременеть, будучи в сговоре с королем Пруссии, как и ее мать. Екатерина, испугавшись, что императрица может ударить ее, разразилась слезами, но умудрилась не повторить ошибку Петра и не возражала Елизавете, пока гроза не отгремела. По этому поводу Петра не обвиняли никогда. Елизавета, видимо, решила, что ситуация целиком зависит от Екатерины. Екатерину так расстроил ее первый «разговор» с императрицей наедине, что она подумала даже о самоубийстве: одна из горничных видела, как великая княгиня пыталась проткнуть ножом корсет.
Подозрение, что Екатерина могла полюбить кого-то другого, возникло из-за ее дружбы с Андреем Чернышевым, кузеном Захара и его брата Ивана. Все трое состояли в свите Петра (пока Захара не убрали). Великий князь особенно любил Андрея и регулярно посылал его с записками к Екатерине. Андрей снабжал Екатерину сведениями о том, что происходит при дворе. В тех условиях все нуждались в шпионах и доверенных лицах. А кроме того, возможно, что, изголодавшись по вниманию, великая княгиня начала слишком хорошо относиться к нему и, сделав свои чувства достаточно очевидными, поставила себя в опасное положение. Ее камердинеры именно так и считали и были намерены защитить ее от собственной неосторожности. Предупрежденный об опасности, которая им грозит, Андрей решил следовать общей практике русских придворных при встрече с потенциальной бедой — переждать ее в постели. В течение нескольких недель он симулировал болезнь. Позднее, в то самое время, когда получила свое назначение Мария Чоглокова, всех трех Чернышевых отослали из Санкт-Петербурга — служить лейтенантами в полки, базировавшиеся возле Оренбурга, на реке Яик (позже названной Уралом).
Усиленный контроль, однако, не помог исправить тот факт, что брак все еще не имел завершения, и чем дольше длилась эта ситуация, тем труднее становилось молодой паре преодолевать смущение — и в отношениях друг с другом, и в отношениях с окружающими, которые следили за ними. Кроме того, Екатерина была уверена, что если императрица пыталась заставить их продолжать супружеские отношения, другие люди при дворе упорно стремились заставить их разойтись еще дальше:
«У меня были все причины верить, что в то время существовало огромное желание преумножить трудности между мною и великим князем. Потому что вскоре граф Девьер ни с того ни с сего сообщил мне о дикой страсти великого князя к мадемуазель Карр, гофмейстерине императрицы, а позднее поведал, что он заметил, как мой муж демонстрирует такие же чувства к мадемуазель Татищевой»{82}.
Покои в Летнем дворце, где все это происходило, не были созданы для удобства обитателей. Заметки Екатерины позволяют заглянуть даже в отхожие места дворца:
«Они образовывали анфиладу комнат с двумя входами: один с лестницы, по которой проходили все, кто шел навестить нас, а другой вел в покои императрицы. Поэтому чтобы выполнять работы в наших комнатах, слуги должны были пользоваться одним из этих выходов. Однажды случилось так, что иностранный посланник, придя к нам на аудиенцию, первым делом увидел ночной горшок, который несли опорожнять»{83}.
Переезды двора на протяжении всего года из дворца во дворец каждый раз влекли за собой перевозку мебели, так как не хватало зеркал, кроватей, стульев, столов и сундуков, чтобы обставить все дворцы для использования их в разное время. Постепенно Екатерина начала приобретать собственную мебель, чтобы ликвидировать эти нехватки.
В начале июля 1746 года Петр с Екатериной сопровождали императрицу в инспекционной поездке в Ревель (ныне Таллинн, столица Эстонии). Путешествие было нелегким, так как на каждой остановке помещения почтовых станций занимались императрицей и ее свитой; молодой двор вынужден был обходиться палатками или помещениями для прислуги. Екатерина сохранила отчетливые воспоминания о неудобствах и трудностях, вызванных капризами императрицы и отсутствием определенного порядка:
«Я помню, как однажды во время этого путешествия одевалась перед печью, где только что спекли хлеб, а в другой раз, когда я вошла в палатку, где стояла моя кровать, там оказалось по щиколотку воды. Все становилось еще хуже из-за отсутствия у императрицы четкого распорядка, представлений о времени отъезда и прибытия, еды и отдыха; поэтому все мы были чрезвычайно измотаны — и встречающие, и приезжие»{84}.
Прибытие в город Екатериненталь явилось хорошим примером отсутствия у Елизаветы способностей к планированию: она хотела въехать с большой помпой и церемониями, в дневное время — но вместо этого двор оказался в городе под проливным дождем в половине второго ночи. «Мы были тщательно одеты, но, насколько я знаю, нас никто не увидел, потому что ветер задул все фонари»{85}.
Оказавшись снова в Санкт-Петербурге, Екатерина впала в депрессию. У нее начались боли в груди и частые приступы слез из-за скуки и постоянных придирок Марии Чоглоковой (к которой теперь присоединился муж).
