ему продолжать в том же духе, он невозможный царь». Впрочем, что бы она ни говорила, вначале женитьба не оценивалась — ни участниками, ни кем-либо извне — как безнадежная, несмотря на отсутствие результата в постели. Петр в это время, без сомнения, вел себя как подросток, но он не был грубым. Стремясь подражать своему кумиру, Фридриху Великому, он объединял склонность к военной муштре с интересом к искусствам, в особенности к музыке. Что у него отсутствовало напрочь — так это сочувствие, способность понимать воздействие своих слов и поступков на других — последствие одинокого воспитания, ранней потери матери, отсутствия братьев и сестер или друзей по детским играм.
7 марта 1746 года принцесса Анна Леопольдовна, мать и прежняя регентша маленького Ивана VI, умерла в родах в северном городе Холмогоры, недалеко от Архангельска. Она и ее дети (кроме Ивана, заключенного в Шлиссельбургской крепости) были сосланы Елизаветой в удаленный Соловецкий монастырь на острове в Белом море — но плохая погода и плохие дороги не позволили им забраться так далеко. Теперь ее тело было возвращено в Санкт-Петербург, где его на две недели, вплоть до похорон, выставили для прощания в Александро-Невской лавре. Анна Леопольдовна родила в Холмогорах еще двоих детей. Каждый ребенок имел право на российский престол[19].
Ее смерть и похороны вынесли эту угрозу на поверхность и усилили желание императрицы, чтобы Екатерина быстрее произвела на свет ребенка. Простое наличие жены у великого князя не гарантировало безопасности династии и престолу. Елизавета все еще могла лишить Петра права наследования, если бы захотела. Кроме того, существовали прецеденты устранения императорской супруги: если Петр Великий мог отослать свою первую жену в монастырь, так же могла поступить Елизавета в отношении не удовлетворяющей ее племянницы. И всякий раз, стоило Петру заболеть — как было в том месяце, когда он мучился от сильной лихорадки, от которой не мог оправиться долгое время, — ненадежность положения Екатерины неизбежно возрастала. Британский посол лорд Хайндфорд определенно ожидал любых изменений, если Петр умрет: «Великий князь все еще очень слаб, и если с ним что-либо произойдет, Ваша светлость [то есть граф Харрингтон, которому Хайнфорд составлял свой отчет] вскоре услышит об отзыве из заключения Ивана»{76}. Тем не менее Екатерина говорит в своих записях, что в это время императрица была добра к ней, удовлетворенная ее печалью и ожиданием скорейшего выздоровления Петра, и обещала не оставить ее ни при каких обстоятельствах.
После Пасхи, к которой Петр уже почти полностью выздоровел, он устроил в одной из своих комнат кукольный театр и пригласил придворных дам с кавалерами посетить представление. На Екатерину оно, по ее словам, не произвело впечатления: она называет кукольный спектакль «скучным»{77} (одно из ее любимых словечек для описания Петра и его поступков). Она рассказывает также, что импульсивность доводила Петра до беды в отношениях с императрицей. Однажды, в одиночестве работая в своем кукольном театре, он обратил внимание на звуки из-за запертой двери, соединяющей его покои с покоями императрицы. Он не удержался и при помощи подручного инструмента просверлил в двери дырки, чтобы подсмотреть, что происходит в соседней комнате. Ту комнату императрица использовала для обедов в узком кругу. В ней находился механический стол, способный опускаться и подниматься, чтобы этажом ниже могли собирать и заменять блюда. Таким образом исчезала нужда в слугах непосредственно в комнате.[20] Взглянув в просверленные дырки, Петр увидел фаворита императрицы графа Разумовского в парчовом халате, обедающего с императрицей и несколькими ее ближайшими друзьями. (Халат был гораздо более значительным предметом в XVIII веке, чем сейчас, и носили его поверх другой одежды. То, что подглядел Петр, было скорее компанией императрицы в неформальном платье, а вовсе не прелюдией к постели.) Не в силах сохранить открытие в тайне, он пригласил подглядывать членов своей свиты — что они и сделали, — а затем распространил приглашение на Екатерину и ее дам. Он зашел так далеко, что даже поставил вокруг дырок для подглядывания скамейки и табуретки. Когда Екатерина поняла, что происходит, она отказалась принимать в этом участие — вероятно, лучше Петра представляя себе ярость императрицы, если она обнаружит, что за ней шпионили. Реакция Екатерины на это необычайное предприятие охладила пыл остальных; даже Петр немного испугался и вернулся к работе в кукольном театре.
Императрица, что было неизбежно, проведала о происшествии. После посещения церкви в воскресенье она пришла в апартаменты Екатерины, чтобы отругать племянника. Петр, который, в отличие от Екатерины, не ходил в церковь, скучая, бродил по покоям в халате и с ночным колпаком в руках. После обычных приветственных поцелуев Елизавета стала обвинять его в чудовищной неблагодарности и в том, что он ведет себя как ребенок. Он сделал ошибку, попытавшись протестовать. Это разъярило императрицу еще больше, и она начала осыпать его проклятиями. Даже Екатерина расстроилась, хотя Елизавета заявила ей, что к ней выговор не относится. Когда ливень брани утомил ее, она попрощалась и ушла. Петр с Екатериной были настолько подавлены, увидев императрицу в таком гневе — «как фурия»{78}, по определению великого князя, — что решили обсудить это между собой за обедом, поэтому пообедали вдвоем в покоях Екатерины.
Последствия на этом не закончились, так как инцидент был использован в качестве предлога для введения более жесткого надзора за великими князем и княгиней. В мае двор переехал в Летний дворец, и в конце месяца императрица назначила Екатерине новую обер-гофмейстерину — Марию Чоглокову. На пять лет старше, чем Екатерина, она была кузиной Елизаветы и, по словам Екатерины, «необразованной, злобной и эгоистичной»{79} женщиной. Ее муж Николай, который временно отсутствовал, выполняя незначительную дипломатическую миссию, был одним из камергеров императрицы. Мадам Чоглокова была близка также к графу Бестужеву, к которому Екатерина все еще испытывала сильное недоверие и которому теперь императрица приказала составить инструкции «для персон, приставленных служить великому князю и великой княгине» — то есть для Чоглоковых — относительно того, на что именно им следует направить внимание и усилия. Из инструкций, касающихся Петра, ясно, что у него были проблемы с представлениями о приемлемом поведении при дворе (он чувствовал бы себя дома при дворе своего деда, Петра Великого, который ничего не любил больше, чем подшучивать над своими придворными и иностранными визитерами):
«Персона, отобранная составить компанию великому князю, должна будет стараться делать замечания по поводу определенных неподобающих привычек Его императорского высочества.
