который каждый год приводили к монастырю. Затем императрица с рыцарями села обедать.
Ботик был и остается одним из самых уважаемых символов эпохи Петра Великого и преобразований, которые он принес в страну — в особенности создания морского флота и начала эры морского могущества. Вокруг этого ботика, так называемого «дедушки русского флота», существует множество различных легенд. В 1688 году шестнадцатилетний Петр обнаружил его на задворках дома, и тот разбудил его первые мечты о флоте. Одна из легенд гласит, что первоначально лодка была подарком королевы Елизаветы I Ивану Грозному. Теперь считается, что она была построена в 40-х годах XVII века — или в Англии, или датскими мастерами в России по «английскому» проекту. Научившись ходить под парусом на этой лодочке, Петр отдал ее в 1701 году на хранение в Кремль. Позднее ее переместили в Петропавловскую крепость, где она и хранится на постаменте с надписью: «От забавы ребенка к триумфу мужчины».[18]
Ботик был слишком старым и хрупким, чтобы сразу спускать его на воду, поэтому его затащили в более крупную лодку, которую уже тянули два баркаса. После обеда императрицу переправили на борт ботика, где она поцеловала изображение отца, хранившееся там. Затем она вернулась на свой баркас с императорским штандартом. Перед ним шли четыре галеры, откуда гремели трубы и барабаны. Остальная компания следовала на других баркасах и галерах. На входе в Большую Неву их встретили новые лодки, включая что-то вроде гондол. Отсюда регата двинулась к Адмиралтейству, где императрицу приветствовали салютом. Стреляли также и из крепости. Ее галера ответила залпом бортовых орудий, а придворные трубачи и барабанщики вторили с балконов дворца музыкантам на галерах. Затем императрица проводила ботик обратно, на место стоянки в крепости.
А во дворце начался еще один бал. За ним последовал фейерверк, за которым, в свою очередь, настало время подкрепиться в галерее, где Ее императорское величество ужинала с рыцарями ордена святого Александра Невского. И так, согласно записям Иоганны, «закончился, вероятно, самый расточительный праздник из всех имевших место в Европе»{70}.
Дни, последовавшие затем, могли характеризоваться только упадком сил. Кроме новизны засыпания в одной постели, ничего, похоже, не изменилось в жизни Петра. По словам Екатерины, он предпочитал играть в солдатики со своими камердинерами — «представляя военные маневры и меняя им униформу по двадцать раз на дню»{71}, — чем проводить время с молодой женой. В более поздние годы жизни она так суммировала свои разочарования: «Я была готова полюбить своего мужа, если бы только он был способен любить или хотя бы хотел показать, что способен. Но в самые первые дни своего замужества я пришла по поводу него к печальному заключению. Я сказала себе: «Если ты рискнешь полюбить этого человека, ты станешь самым несчастным существом на свете»{72}. Она занимала себя чтением романов или проводила время с матерью, приготовления к отъезду которой шли полным ходом.
В начале сентября Екатерину, Петра и Иоганну послали в императорский дворец Царское Село (примерно в двух часах езды от Санкт-Петербурга), а императрица отправилась в загородное поместье графа Разумовского в Гостилицах. Это пребывание во дворце, построенном для Екатерины I, и в парке, который однажды станет любимым местом Екатерины II, не было приятным: его испортили перебранки между старыми и молодыми.
Княгиня Иоганна оставила Санкт-Петербург и затем Российскую империю 28 сентября. Императрица подарила ей значительную сумму в 60 тысяч рублей, чтобы она могла заплатить долги — но оказалось, что княгиня успела задолжать сумму еще большую, и это бремя своей тяжестью легло на плечи дочери, которая взяла на себя ответственность за безумные долги матери и выплачивала их в течение нескольких лет. За несколько дней до отъезда Иоганна имела долгий разговор с императрицей. Она оставляла русский двор с пятном на репутации. Скандал из-за отношений с Иваном Бецким и ее бесконечные вмешательства во все раздражали всех. Екатерина и Петр провожали Иоганну до Красного Села (еще одна летняя резиденция к югу от Санкт-Петербурга). Екатерина расстроилась и «сильно плакала»; Иоганна до конца держалась официально: «Моя мать, чтобы не усугублять мое горе, уехала не попрощавшись»{73}.
3. Ранние годы замужества
(1745–1752)
После собак я была самым убогим существом на свете.
Воспоминания Екатерины Великой
Вскоре после отъезда княгини Иоганны при молодом дворе (так называли двор великого князя и великой княгини) произошел инцидент, какие со временем стали для него нормой: без видимой причины внезапно убрали любимую фрейлину Екатерины. Несколькими неделями позднее был удален камер-юнкер граф Захар Чернышев. В этом случае Екатерина решила, что удаления потребовала его мать из страха, как бы он не влюбился в молодую великую княгиню (что и произошло несколькими годами позже).
Осенью и зимой 1745–1746 года Екатерину и Петра поселили в Зимнем дворце в смежных покоях, разделенных площадкой большой лестницы. Зимой переходить из одного покоя в другой приходилось сквозь холод и сквозняки. Тем не менее в дневное время туда-сюда бегали без конца. В эту первую зиму Екатерина по вечерам часто играла в бильярд с воспитателем Петра Бергхольцем в передней великого князя, в то время как Петр «играл в шумные игры со своим камер-юнкером в соседней комнате»{74}. Несмотря на отдельные апартаменты в дневное время, ночевала пара обычно в общей спальне.
Придворная жизнь текла обычным порядком, что означало два маскарада в неделю (кроме быстро проходящих периодов покаяния) — один при дворе, а второй в одном из домов знати. Аристократы города устраивали их по очереди. Екатерина вспоминает эти маскарады без особого энтузиазма. «Каждый делал вид, что развлекается, но на деле до смерти скучал на этих балах, которые, несмотря на маски, были официальными, и посещало их так мало людей, что дворцовые помещения оставались пустыми. Городские же дома были слишком малы, чтобы принять даже несколько лишних желающих»{75}. Тем не менее она признает, что жизнь ее на этой стадии протекала довольно приятно и они с Петром достаточно хорошо ладили. Однако Петр уже предпочитал своей жене другую, менее сложную женщину. Он рассказал Екатерине, что еще до их свадьбы влюбился в одну из гофмейстерин императрицы.
В мемуарах Екатерина то и дело возвращается к своему замужеству. Записи становятся все более пристрастными и язвительными. Она твердо намеревалась показать: не ее следует винить в том, что брак не удался, ибо «Петр — невозможный муж и таким и останется, если позволить
