тихо сказала Маша. Герцог усмехнулся:
– Я умею читать… – он почти весело фыркнул, – как говорится, не учи ученого… – сверившись с вокзальными часами, он велел:
– По коням. Хорошо, что ветка прямая, меньше проболтаемся в метро… – Маша удивилась:
– Вы хотели поехать в Марьину Рощу, нам надо сесть на троллейбус… – герцог нахлобучил на голову поношенную кепку, прикрывающую уши:
– Сначала нам надо в парк Сокольники… – быстро собрав остатки провизии, он вскинул на плечо рюкзак:
– Надеюсь, карта твоего отца верна и за пятнадцать лет никто его схроны, как говорили на войне, не тронул…
Покинув вокзал, инвалид и девушка пошли к неоновой букве «М», переливающейся над входом в метро.
Сложнее всего оказалась отыскать подходящее место для свидания.
Сунув астры под расстегнутую куртку, Павел нащупал в кармане связку ключей. Приводить Дануту, как звали девушку, на Патриаршие пруды, было невозможно:
– Надя еще на гастролях… – Павел сверился с табло Ленинградского вокзала, – но Аня здесь. Она может вернуться в квартиру в любой момент. И вообще, в подъезде вечно торчат милиционеры… – у него имелся паспорт гражданина Бергера, Павла Яковлевича, с московской пропиской, но москвичам номера в гостиницах не сдавали:
– То есть сдают, наверное, – хмыкнул Павел, – но надо предъявлять ходатайство организации…
В любом случае никто бы не поселил в одну комнату постояльцев разного пола, без свидетельства о браке:
– В гости Дануту тоже бы не пустили, – вздохнул юноша, – тем более, она иностранка… – полька, по ее словам, приехала на год в Москву по студенческому обмену. Павел в очередной раз порадовался своей предусмотрительности. Гражданин Бергер по паспорту отпраздновал совершеннолетие. Данута оказалась всего на год его старше:
– Ерунда, – улыбнулся подросток, – год большого значения не имеет. Она решила, что мне двадцать лет, или даже больше… – девушка удивилась его изысканным манерам:
– Ты не похож на русских парней, – с милым акцентом сказала она, – по крайней мере на тех, кого я встречала… – Павел отговорился любовью к истории:
– И вообще, – весело добавил он, – не все мужчины в СССР болеют за хоккей и пьют пиво… – Данута призналась, что Павел напоминает ей героев Толстого:
– Князя Андрея Болконского, – девушка задумалась, – или… – она пощелкала пальцами, – Долохова… – Павел даже смутился. Данута встряхнула черноволосой головой:
– Или дворянина из романов Сенкевича… – Павел читал дореволюционное издание «Огнем и мечом»:
– Данута хорошо знает русскую классику, – понял он, – с ней интересно и без… – он почувствовал, что краснеет. Пока они только несколько раз целовались, когда Павел провожал девушку в новый район рядом с Университетом:
– Она делит квартиру с другой студенткой… – он выбросил окурок, – ей неудобно приглашать меня даже на кофе… – нежелание приводить Дануту домой Павел объяснил тем, что живет с сестрами:
– Мы сироты, – заметил он девушке, – как и ты. Наши родители погибли после войны… – больше о семьях они не разговаривали, но Павел знал, что Данута выросла в приюте:
– Она понятия не имеет, кто ее родители, – помрачнел юноша, – они могли быть партизанами, или евреями… – Данута больше напоминала еврейку, чем он сам:
– Она похожа на Аню и Надю, – подумал Павел, – только у нее волосы совсем черные… – вьющиеся локоны спускались на стройную спину, нос девушки украшала изящная горбинка:
– Но она католичка, то есть тайная католичка… – о встрече в костеле они тоже не говорили. Данута объяснила посещение церкви чистым любопытством. Павел понимал, что девушка не хочет признаваться в религиозности:
– Она комсомолка, учится в университете, а меня она едва знает. Она не расскажет мне, что ходит на мессу или исповедуется… – крестик девушка, правда, не носила.
До прибытия поезда оставалось пять минут. Данута уехала на выходные в Ленинград:
– Она жила в студенческом общежитии, – подумал Павел, – даже если бы я туда отправился, мы бы не смогли увидеться, как положено… – он в очередной раз покраснел. Павел, в общем, знал, что надо делать:
– В ГУМе я тоже побывал, – рядом с ключами лежала картонная упаковка, – то есть в туалете ГУМа… – в туалете ГУМа ловкие ребята продавали с рук заграничные сигареты и жвачку, презервативы и яркие журналы. Павел предполагал, что с его знанием языков, он может сделать неплохие деньги, отираясь у гостиниц, где селили иностранцев:
– Но за нами следит Комитет, – напомнил он себе, – нельзя рисковать. Хорошо еще, что меня, подростка, они почти не сопровождают. За Аней всегда таскаются топтуны, как она их называет… – сестра, как и сам Павел, ловко отрывалась от слежки. Павел не пожалел денег на британские презервативы, с раскинувшей крылья птицей на эмблеме компании «К и К». Советские изделия, по слухам, никуда не годились. Он купил и журнал на английском языке:
– Данута вряд ли такое видела… – ему пришло в голову, что для девушки это тоже может стать первым разом, – хотя в Польше такие вещи, наверное, найти легче… – журнал, с шампанским и виноградом из Елисеевского гастронома, ожидал их в комнате коммуналки в Трубниковском переулке, неподалеку от давно закрытого храма Спаса-на-Песках и резиденции американского посла:
– Поленов писал вид из окна, – ухмыльнулся Павел, – но дворик давно заставили всяким хламом… – с ключами от комнаты помог, неожиданным образом, так называемый родственник Павла, гражданин Бергер. Прошлой неделей Павел привез в Кащенко открытку от Фаины Яковлевны. Спокойно добравшись до Киева, жена Лазаря Абрамовича обустроилась в еврейской семье:
– Люди здесь хорошие, – писала Фаина Яковлевна, – меня взяли на кухню в синагогу. За Исааком и Сарой есть кому присмотреть. Исаак просил передать, что он каждый день занимается с прописями… – дальше она добавила что-то на идиш. Получив открытку, дойдя до конца весточки, Бергер нахмурился, но потом улыбнулся:
– Господь о них позаботится, – он вернул Павлу открытку с видом моста через Днепр, – как сказано, в добрый час… – Павел подозревал, что Фаина Яковлевна опять ожидает ребенка:
– Но Лазарю Абрамовичу я ничего не сказал, а потом зашла речь о комнате… – соседа Бергера по палате, тихого человека в очках, отвезли в Кащенко после очередного маниакального приступа:
– Сейчас он в депрессии… – обретаясь по больницам, Лазарь Абрамович хорошо выучил медицинский лексикон, – с его болезнью настроение меняется, как на качелях… – Бергер помолчал:
– Он воевал, сидел в немецком плену, был в концлагере… – после возвращения на родину в сорок пятом году, бывшему заключенному в Маутхаузене отвесили еще десятку за измену родине:
– Жена его сошлась с другим человеком, – Бергер помялся, – забрала сына… В общем, неудивительно, что он заболел… – вне приступов сосед Лазаря Абрамовича работал в «Металлоремонте» на Арбате:
– Он просил поливать цветы… – Павел вытащил из-под куртки астры, – соседям он не доверяет, считает, что они работают в КГБ… – получив ключи, Павел прибрал комнату: – Там нет кровати… – вспомнил подросток, – только диван. Ладно, на месте разберемся, что к чему… – он пошел по перрону навстречу приближающемуся поезду.
Фонарик был самый дрянной, советского производства. Черный пластик почти быстро раскололся, лампочка еле светила.
По дороге из Ярославля в Загорск, в тряском вагоне дизеля, герцог, матерясь под нос, возился с отошедшими контактами:
– Выкрасить и выбросить, – сочно сказал его сосед, пожилой мужчина с корзинкой грибов, – китайский товар лучше, но говорят, что скоро его будет не достать…
В Свердловске Джон видел длинную очередь, вившуюся рядом со «Спорттоварами»:
– Давали китайские фонарики и термосы, – хмыкнул он, – но у нас не было времени толкаться за дефицитом, как здесь говорят… – грибник зашуршал «За рубежом»:
– Китайцы скоро окончательно с нами поссорятся, – заявил мужчина, – надо их поставить на место. У меня дочка вышла замуж за офицера, пограничника… – по словам зятя грибника, китайцы занимались провокациями в полном виду советских застав:
– Переходят границу, – он загибал пальцы, – пасут скот на наших лугах, ловят рыбу на нашей стороне реки… Но, как говорит мой зять, достаточно
