голыми стенами, минимумом мебели, крайне тусклым освещением и двумя маленькими окнами под самым потолком. Занятно, что при этом те самые окна находились чуть выше уровня земли. Это холодное и унылое место больше напоминало темницу, чем комнату, впрочем, отчасти ею и являлось. Отсюда точно так же нельзя свободно выйти, только удобств было немного больше.
Алрефе лежал на животе и рассматривал каменный пол. Он бы и не против поизучать вместо этого потолок, тот хотя бы располагался подальше, но истерзанная кнутом спина болела от любого движения, так что не могло быть и речи о том, чтобы на неё лечь. Хорошо, что его решили оставить на время в покое. Всё же, чтобы вернуться к работе надо быть больше живым, чем пародией на живого. Алрефе прекрасно понимал, что если бы не его «рабочая ценность», то наказания за побег окончились бы смертью. Сразу убить — это слишком гуманно, надо для начала как-то морально компенсировать годы поисков. Пытками. Без них бы в любом случае не обошлось. И не обойдётся. В ближайшее время профилактические наказания точно будут повторяться. Просто послабее. Чтобы совсем уж не отрывать от выполнения обязанностей.
Закрыв глаза, Алрефе тяжело сглотнул, снова вспоминая день возвращения. Он знал, что в демоническую дружбу верить нельзя, но с добротой часто приходит наивность и вера в ближнего своего. Вера хрустнула, как стекло под металлическим каблуком, когда Алрефе увидел, кто руководил его поисками. И наказанием. После этого под каблуком хрустнули пальцы. Его грубо схватили и дёрнули за волосы, заставляя посмотреть вверх на мучителя. Неизменная, вечная улыбка на сером лице — улыбка Глазго, большой острый нос со шрамом, прижатые к голове рога. Уже тогда, в Гааве, Феб заподозрил по описанию Олеонте, но всё равно надеялся, что обознался.
До побега он был из тех немногих, с кем Алрефе неплохо общался. Даже считал, что они друзья. Глупо, конечно, у демонов не бывает друзей, но ведь не зря Алрефе — неправильный демон. Поэтому и верил в дружбу. Зря. Неудивительно, что хозяин приказал заняться поисками именно Олеонте, а тот и рад. Его благосклонность закончилась на том, что он не выдал Алрефе во время побега, хотя мог об этом плане знать. Соглядатай и убийца — ему положено всё вынюхивать.
— Давно не виделись, друг, — последнее слово Олеонте Те’юдж сказал с такой издёвкой, что ею можно было глаза выкалывать. — Заставил ты меня по мирам за тобой помотаться. Ничего, теперь я за всё это отыграюсь. Мне сказали только не убивать тебя и совсем уж не калечить. Жаль, но ничего, постараюсь без этого обойтись.
Слово «жаль» тут, видимо, было от слова «жалить», а не «жалеть», потому что в голосе Олеонте слышались восторг и нетерпение. Даже если бы Алрефе придумал, что ответить, он бы не успел — в подбородок прилетело колено. Олеонте хорошо знал своё дело, так что бил ровно с такой силой, чтобы зубы остались на месте.
— Знаешь, как мне надоело слушать возмущения о том, что я до сих пор тебя не нашёл? — спросил он и, рванув за волосы, откинул Алрефе назад, из-за чего тот ударился о стену спиной и затылком. — А попробуй такого хитрожопого найди! Мозги и магия — единственное достойное, что в тебе было, и из-за чего вообще стоило сохранять мирные отношения. Но, согласись, приказ важнее, чем игра в дружбу. Иногда это было весело, но всё же надоедало.
Олеонте задумчиво оглянулся на свисавшие с потолка цепи, между делом пнув Алрефе под колено. Да, стоило заковать в них руки, чтобы не приходилось постоянно с пола поднимать. Оставлять у стены не вариант — так до спины добираться неудобно, а по той явно кнут плакал. Да, идея с кнутом очень грела душу. Олеонте отошёл к инвентарю, а тем временем цепи сами дотянулись до рук Алрефе, защёлкнулись на запястьях и выволокли на середину пыточной. Алрефе сидел на коленях с поднятыми, растянутыми в стороны руками. Голова безвольно опущена, после удара о стену зрение помутилось, а сознание начало медленно уплывать.
— Вот знаешь, — Олеонте взял дротик и запустил его в плечо, — не будь ты таким дураком и не убегай так долго, — второй дротик попал в другую руку, третий — туда же, но ближе к локтю, — тебя бы приняли лучше. Ограничили бы исправительную беседу парой дней. А теперь… — Он запустил ещё три дротика и на пробу взмахнул, щёлкнул кнутом. — Мне вот пока не сказали, сколько у меня времени на развлечения. Так что если ты там научился молиться, то вот, самое время. Помолись о том, чтобы хозяин поскорее решил, что с тебя довольно.
Олеонте неспешно вернулся к Алрефе. Стук каблуков казался таким громким, что бил по мозгам. Свист. Удар по обнажённой спине. Алрефе выгнулся и подавился от неожиданности вздохом. Олеонте неодобрительно хмыкнул — такая тихая реакция его не устраивала. Каблук приземлился на хвост, провернулся. Снова раздался хруст. Алрефе сжал зубы. Хвост был слишком уязвимым местом — мучитель об этом прекрасно знал, поэтому наступил снова. И ещё два удара кнутом.
Удар рукояткой в бок. Олеонте бросил кнут на пол, вынул дротики и отошёл назад. Он обмакнул наконечники в яд, который вызывал жуткое жжение при контакте, и начал целиться в спину. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Олеонте достал нож и нарисовал звезду, соединяя дротики кровавыми линиями. Последний оказался точно в центре. Меткость у убийцы превосходная.
— Я бы рад отрубить тебе ногу, чтобы точно больше не убежал, но это хозяин уже не одобрит. Иметь такого калечного слугу вредно для репутации. Эх, придётся лишить себя этой радости… Хотя… Знаешь, я буду безмерно благодарен, если ты снова ударишься в бега. Тогда мне точно разрешат отрезать всё лишнее. Эй, может, отпустить тебя ради такого?
Смех и широкая улыбка, отражавшая неподдельное удовольствие от процесса. Чем дальше, тем веселее становилось Олеонте. Это была извращённая, истинно тёмная, демоническая радость. От вида чужих страданий, крови. От полных боли стонов, которые становилось всё сложнее сдерживать. И неважно — чьё оно, главное — ощущение собственного превосходства. Чувствовать власть над кем-то сильным — это особенно приятно. Азарт распалял кровь, сиял нездоровым блеском в глазах, заставляя с каждым ударом бить всё сильнее. На иссечённой спине уже не найти контуров звезды, но остановиться Олеонте заставило только то, что Алрефе потерял сознание. При таком состоянии жертвы продолжать неинтересно.
Алрефе потерял счёт времени, а потому не мог сказать, сколько дней он провёл в пыточной,
