чернильность казённых бумаг, неприятная голубизна облупившихся стен хозяйственных помещений и посредственных текстовых чувств, расплывшихся от низкого качества писчих материалов.
Разглядывая приближающуюся пару, Хренус также отметил, что шли они особым образом — Лис прижимался носом к шее кота, несколько бодая того вперёд, а кот еле-еле ковылял, постоянно закатывая глаза, приоткрывая рот и запинаясь. Создавалось впечатление, что тот испытывал сильную жажду, как во время изнурительного перехода по пустыне.
Когда они подошли совсем близко, Хренус понял причину столь странного их движения — Фигура, прокусив шею кота и тем самым слившись с ним в противоестественном, миазматическом поцелуе, вёл его словно на привязи. Лис, обнаружив на себе наполненный отвращением взгляд Хренуса, игриво подмигнул тому.
Как будто бы опять два зрачка на секунду появились в глазу Фигуры.
— «Блядь!»-
Хренуса захватил ужас от того, на какую стезю он вступил, заключив пакт с Чернобурым Лисом.
Кот и Фигура остановились в паре метров от пса.
Лис издал причмокивающий звук.
Клык с хлюпаньем вышел из канала на шее кота.
— «Не обращай внимания, Хренус, всего лишь жертвенный материал»— непристойно прожурчал Фигура и с деланным, искусственно очернённым удовольствием облизал свои зубы.
Из раны на шее протягивалась тонкая красная нить, так хорошо видимая на кошачьей шкуре оттенка палаточного брезента.
Кот продолжал стоять, закатив глаза и слегка покачиваясь.
Хренус же стал туманно-отстранён. То ли его разум уже устал от эшелонов сверхъестественных явлений и событий, достигнув перегрузки опытами, которая и вызвала отнятие эмоций, то ли просто странным образом привык к новому контексту своей жизни, бесконечно выстраивающему для него пугающие и таинственные колоннады опытов.
Счётная машина разума, глухая к воплям, всплескам, волнам, взрывам иррационального, скрупулёзно извлекала информацию из массивов пережитого — продолжалась инерция инстинкта. Теперь Хренус был полностью уверен в том, что Фигуре нравится внушать окружающим отвращение, ужас, неприязнь, злобу, и он сознательно совершает поступки, являвшиеся катализаторами появления подобных чувств.
Во и сейчас, как бы подтверждая выводы Хренуса, Фигура пропарывал пса своим характерным злокачественным взглядом.
— «Мммм… так… что теперь?»— Хренус пытался выглядеть максимально безразличным. Как будто всё происходящее было чем-то самим собой разумеющимся.
— «Теперь мы будем узнавать интересующую тебя информацию»-
Лис причудливо закивал головой, прищуривая то один, то другой глаз. Морда его в этот момент не имела определённого выражения.
— «Ну, давай, бомби»— сказал Хренус глухим голосом вбок.
— «Извини»— Фигура улыбнулся — «Задумался немного. Пойдём за мной»-
Лис протрусил к коту, обернулся к Хренусу и игриво подмигнул, а затем погрузил клык обратно в успевшую уже немного затянуться ранку. Эффект от этого зрелища сумел обойти кордоны безразличия, и пса снова передёрнуло. Он чувствовал, что добровольно согласился на созерцание извращенного и садистского симбиоза, вызывавшего в нём лишь отторжение.
— «Мфошли»— Фигура и кот непристойным тандемом начали своё движение.
Хренус, понуро опустив голову, двинулся за ними, ориентируясь искоса, боковым зрением. Он приготовился к длительному переходу, но в действительности требовалось пройти лишь несколько десятков метров.
Но и эта, сравнительно небольшая дистанция, далась Хренусу нелегко. Его сознание, перекувырнувшись через себя, снова обратило свет внимания внутрь:
«Кажется, я насмерть запутался… началось что-то совсем неподконтрольное, этот липкий, извращённый ужас, который уходит всё дальше и дальше в бесконечность переливов песка; чтобы я ни сделал, всё только усугубляется, погружается в клубящуюся мглу… Как говорила Лола: «Хренус, ты сумасшедший» или: «Мне кажется, ты мог бы сказать это красиво» … Мог бы! Но у меня уже не было на это сил… Скольким ещё псам, которые жили, как живётся, приходилось проходить сквозь это? Сколько псов обходили гибельные тенденции не то, что на поворотах, а на прямых линиях? Да вообще, блядь, без линий, вообще без нихуя обходили?!
И это жизнь!?
Так-так-так, подождите, сейчас я соберусь с мыслями, немного успокоюсь.
Вот.
Всё-таки я не понимаю мир, то, как он функционирует, и то, как в нём существовать соответственно. Для меня всегда будет удивительно, как мои ожидания от действий, представления о предметах не будут соответствовать реальному исходу событий или сути вещей. Да, навсегда для меня это останется кромешным светом, ослепительной тьмой — оксюморонами, бесконечной несуразицей, ударные волны которой я буду испытывать всегда один. У меня складывается впечатление, будто все вокруг знают некий тайный принцип работы мира и живут согласно ему, а я один, кто не посвящен в этот механизм — секрет Полишинеля наоборот. Я чувствую себя единственным отверженным в тюрьме жизни, куда меня сунули, заточили столь незнакомые порядки, и, может, следовало бы спросить у Фигуры не про Холодный Дом и прочее, а про эту тайну, ведь она куда больше — этот чудовищный спрут, небесный левиафан, прозрачный и всепроникающий, мириады глаз чьего — звёзды. Это чудовище нельзя ощутить какими-либо рецепторами, но последствия его движений ощущаются, проявляются со временем в патологиях — мироздание подобно радиации, а я и другие такие же (если таковые имеются) оставлены без защитных костюмов беспечности, вне свинцовых экранов умения жить.
О, серые катера сомнений! Почему они разоряют гавань моей печали, где мне было так холодно — комфорт в своей ожесточённости. Ведь каждый раз, когда я поддавался уловкам этих судов, когда их яркие флажки уверяли меня в том, что можно понять, или, вернее, что я понял, как надо жить, я, действуя согласно новоприобретённому знанию, терпел крах или, в лучшем случае, оставался ни с чем. Таков мерзейший императив моего существования — распишетесь в получении жизни, платить по счёту-фактуре не разумом, не опытом, но искренними, щенячьи-наивными чувствами.
По протоколу:
ВАМ НИКОГДА НЕ ДАДУТ РАССЛАБИТЬСЯ, РАЗМЯГЧИТЬСЯ, СНЯТЬ НАПРЯЖЕНИЕ
ЖИВИТЕ НЕВРОЗОМ
ЖИВИТЕ ЦИРРОЗОМ ОСОЗНАНИЯ СОБСТВЕННОЙ ЧУЖЕРОДНОСТИ
ЖИВИТЕ ОТТОРЖЕНИЕМ СЕБЯ
ЖИВИТЕ БОЕВЫМ СТИМУЛОМ
ЖИВИТЕ, КАК НИКТО НЕ ЖИВЁТ КРОМЕ ВАС
ЖИВИТЕ НЕНАВИСТЬЮ
ЖИВИТЕ В РЕКАХ КРОВИ, ГДЕ ПО БЕРЕГАМ РАЗБРОСАНЫ СЛЁЗЫ
ЖИВИТЕ В ЛЕСАХ ЛЕЗВИЙ — ТУСКЛЫХ И ГРЯЗНЫХ
ЖИВИТЕ БЕЗ БЛИКОВ
ЖИВИТЕ ОСКОЛКАМИ
ЖИВИТЕ ПРИЗРАЧНЫМИ СИЯНИЯМИ
ЖИВИТЕ ПЕСНЯМИ НЕ ПРО ВАС
ЖИВИТЕ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАЩИМИ ФРАЗАМИ
ЖИВИТЕ БЕЗ СМЫСЛА
ЖИВИТЕ БЕЗ ЖИЗНИ.
Теперь Хренус, казалось, вынырнул сам из себя и впервые увидел чистыми глазами, то место, куда его вёл Фигура.
В пространстве между несколькими обособленно стоящими деревьями находился круг, созданный рядом бледных поганок. Грибы своим фосфоресцирующим мертвенно-белым цветом, особенно заметным в сумерках, как будто бы пассивно угрожали всему живому вокруг. Хренус подумал, вернее, понял, что двери, сделанные из тайн, могут быть открыты здесь.
Сквозь тишину проступил, как кровавое пятно на простыне, странный звук — он состоял как бы из хаотично слепленных, вывернутых наизнанку шумов, которые, бурча, ворочались в неведомом мешке, перекатываясь с одного на другой. Это был звук вверх ногами,
