— Если бы я могла, — тихо отвечаю, получается шепотом, но Мирослава слышит меня, кивая.
— Тебе передали это письмо, — она вынимает из кармана небольшую открытку, и, затаив дыхание, я резко села, беря ее. Снова Дубровский. Я посмотрела на Миру, ожидая, что она скажет как давно он здесь. Девушка, будто догадалась, закивала, пряча улыбку. Глаза заискрились, щеки зарумянились. Да, такой эффект может оставить после себя только Константин.
— Он здесь, — прошептала, едва выговаривая слова, сама себя убеждала, ведь это казалось каким-то сном, где мне обязательно будет слишком хорошо. А на самом деле такого не бывает. Не решилась открыть его при девушке, поэтому крепко сжала в своей ладони, ощутив, как острые края картонки впились в кожу.
— Вера и Саша тоже уже приехали. Стартуете из дома в загс, а потом снова сюда. Так велела распорядиться Евгения Сергеевна.
Я нахмурилась, вскакивая с постели.
— Но я планировала совершенно по-другому! Когда? — наверное, я напугала Мирославу своим поведением, но, по правде сказать, сама от себя не ожидала такой вспыльчивости. Этого следовало ожидать. В первый раз что ли. Мама всегда перепланировала все до каждого шага, если в этом принимала участие я сама. Как ненормальная металась по комнате, взмахивая руками. Трясло так, что поставь мне на голову стакан с водой, он непременно бы весь расплескался спустя секунду. Но почему Дубровский так легко на все соглашается? Неужели ему настолько все равно, или он без ума от моей матери, что просто закрыл глаза, лишь бы ей было хорошо. Меня охватила паника. — А-а-а! — закричала, схватив первую попавшуюся вазу мне под руку, зашвырнула в стену, и та с характерным звенящим стуком о поверхность, разбилась. Осколки разлетелись в разные стороны, и один из низ попал мне прямо в бедро, вонзаясь острием. — Черт! — схватилась за ногу, вынимая небольшой кусочек стекла. Испуганная Мирослава побежала в мою ванную, а я плюхнулась на попу, утопая в своих ладонях. Разрыдалась. Спустя пару минут мои всхлипы постепенно утихли, на смену им пришли только нервные вздрагивания. Мира прикоснулась к моему плечу, и меня здорово тряхнуло, потому что я уже и забыла, что она здесь со мной.
— Спасибо, — отвечаю, принимаю протянутую ей перекись и ватный спонж. Выпрямив ногу, я быстро обрабатываю ранку, радуясь в душе, что она не глубокая. Жить буду; следом идет лейкопластырь, который наклеивает Мира. Киваю, безмолвно благодаря ее за помощь. Она снова похлопала меня по плечу.
— Давай, я позову Веру, и она поможет тебе приготовиться, — с надеждой в словах проговаривает, высказывая некоторую просьбу, чтобы я отпустила её. Но не успела я произнести слова, как раздался глубокий с хрипотцой тон голоса, который я узнаю, даже если ослепну или оглохну.
— Не стоит, — Дубровский скрестил руки на груди, наблюдая за моей небольшой истерикой.
Каждой клеточкой почувствовала присутствие мужчины, который сверлил меня своими черными глазами. Неотрывно. Дыхание сперло, и я как рыба то открывала, то закрывала рот. Мирослава тут же ретировалась, закрывая за собой плотно двери в мою комнату. А Константин повернул ключ в замке, чтобы нас никто не потревожил. Он осмотрел мою комнату, пряча при этом свою ухмылку. Словно зверь, проверял территорию, и, кажется, помечал, что она теперь тоже в его владениях. Теперь я каждую ночь буду задыхаться от того, что мой разум станет вырисовывать его образ во снах.
— Я тебе не разрешала входить, — резко обрываю его, когда мужчина присел рядом со мной, пренебрегая тем, что на нем дорогущий костюм, в котором он собрался жениться на моей матери. Костя снял с себя пиджак и швырнул его на мою кровать, а приталенная рубашка так обтягивала мышцы рук, что, взглянув на крепкое тело мужчины, я шумно сглотнула. Я помню его руки, как он ласкал ими меня, помню каждое прикосновение, которое он дарил мне уже не первый раз. А теперь всё это закончится. Потому что я не смогу… подпустить его к себе, зная, что он делит кровать с моей матерью. — Уходи, — в голосе слышны нотки приказа, и Дубровский коварно ухмыляется, заглядывая в мои глаза. Сейчас я не в лучшей форме: растрёпанная, в пижамном топе и шортах, не умытая. И все равно Дубровский не отводит своих глаз, а напротив, ласкает щеку, прикоснувшись своей теплой ладонью. Я закрываю глаза, поддаваясь его чарам. Опять. Мужчина нежно касается своими губами моих, опаляя горячим дыханием. Но стоило коснуться поцелуем, я тут же отвела голову в сторону, разорвав сладкое мгновение, которым могла воспользоваться.
— Не надо, — он возвращает мое внимание на себя, чтобы я не прятала своих глаз от него. Медленно поднимаю на него взгляд, в котором наверняка видно много боли и непонимания. — Не отворачивайся от меня, Виктория, — с хрипотцой продолжает, опустив руку мне на плечо. Он снова спускает бретельку, как в клубе, и гладит татуировку, словно теперь знает, что она значит. А она многое значит для моего сердца, как он сам. — Я хотел поговорить с тобой, но ты упорно игнорировала меня всю неделю. Решил воспользоваться шансом сейчас, — резко мотнул головой, опустив руку. Тишина повисла в комнате, нагнетая не без того, напряженную обстановку. Затем Костя прикоснулся к ранке, и я дернулась, шикая в ответ на него.
— Я не хотела видеть тебя после того, как ты вышвырнул меня из своего дома, — выпаливаю одним предложением, потому что мне надоели эти игры. — Ты не отпускаешь меня, и в то же время держись дистанцию. Я так больше не могу. И еще, — шумно сглотнув, я смотрю на Дубровского, параллельно убирая его кисть с моей ноги и начинаю подниматься, хотя острая боль пронзает бедро, но я терплю. Костя тоже подрывается с места, помогая мне, беря под локоть, но я отдергиваю свою руку, обозначая границу между нами. Пусть сейчас на моих губах я все еще чувствую его вкус, и он затуманивает мои мозги, и тем не менее, я вскинула голову, чтобы стоять перед мужчиной на равных. — Хватит решать за меня, с кем проводить сессии. Я знаю, что ты договорился с Эдуардом, чтобы ни один Дом больше не смел приближаться ко мне, — тыкая ему в грудь, я уже не сдерживала себя, высказывая недовольство. Дубровский стоял смирно и ждал, когда я выскажу все до последней капли. Моя грудь вздымалась, а соски возбудились от его прикосновения к моей талии. И как бы я не хотела его близости прямо сейчас, тело же напротив жаждало большего. Черт возьми, Вика, соберись. Приказывала себе, пока опытные руки Кости ласкали мою кожу сквозь ткань шелкового топа. Затем он повел руку вниз, захватывая бедро в крепкую хватку, и резко притянул к себе, показывая, насколько он возбужден и едва сдерживается.
— Отпусти, — ударяю ему в грудь, а потом по лицу, залепив смачную пощечину. Дубровский резко толкнул меня, и я упала на кровать, отпружинивая от нее, будто мячик. Не теряя времени, он раздвинул ногой мои бедра и лег сверху, накрывая собой, придавливая своим весом. Я сопротивляюсь, но также понимаю, что не в полную силу.
— Потому что ты моя, — прорычал, схватив крепко за подбородок. Глаза Кости потемнели, и теперь в них столько желания обладать мной, что мне становится страшно. Я замерла, прекратив свои попытки вырваться на свободу. Он как дьявол, завораживает собой, и я уже отдала ему в руки свои сердце и душу. Собственническое поведение Дубровского наталкивает на мысль, что он намерен сделать меня своей сабмиссив, только препятствием служит ненавистный брак между ним и моей матерью. Как только эта мысль проскальзывает в голове, я снова начинаю выдергиваться, но моя сила ничто по сравнению с крепким телом Дубровского. Это начинает походить на сцену, в которой идет мнимое сопротивление. Затем Константин резким толчком ударяется о мое естество, и я стону, ощутив мощный возбужденный член.
