— Сказал, что не чувствует их. Если бы не чешуя, он бы решил, что это обычный человек. Прежде он с такими случаями не сталкивался. А вы?
— Я уж тем более. Я могу попросить вас об одном одолжении?
— О каком? — взгляд Эрики сделался настороженным, когда Дмитрий приблизился к ней.
— Когда этот парень проснется, мне бы хотелось, чтобы в разговоре с ним вы сыграли роль «доброго полицейского».
— Думаю, с этим прекрасно справится Альберт, — начала было Эрика, но Лесков тут же отрицательно покачал головой.
— Он-то справится, но мне кажется, что раненому мужчине будет легче довериться красивой женщине, которая ухаживает за ним, нежели политикану или какому-то ученому.
Из всей фразы Эрика в первую очередь обратила внимание на словосочетание «красивая женщина», за что немедленно на себя рассердилась. Это была типичная «бабская» реакция, которую девушка презирала и изо всех сил пыталась вытравить из своего сознания. Она считала, что так могут вести себя только дурочки вроде Оленьки, которые и дня не могут прожить без какой-нибудь романтической чуши.
— Если нужно, ради Бога, — с деланным безразличием ответила она. — Однако предупреждаю, подобные роли мне даются крайне тяжело. Никогда не видела смысла сюсюкаться с больными. Такое ощущение, что так поступают только те, кто не уверен в своем профессионализме и тем самым пытается заранее извиниться перед бедолагой, который к нему попал.
— Добрые слова похожи на плацебо — вроде бы пустышка, но после них почему-то становится легче. Идемте в лабораторию, пока есть время. Или у вас на данный момент намечено что-то еще?
— Нет, сейчас будет идеально, — немедленно согласилась девушка. Она позволила Дмитрию открыть ей дверь, после чего оба направились к выходу из правительственного здания.
Они шли молча, чувствуя себя несколько неуютно, и никак не могли понять, почему так происходит. Каждый раз, когда они встречались, в воздухе повисала какая-то неловкость, которую оба старались прикрыть взаимной неприязнью. Вот только ни Лесков, ни Воронцова больше не испытывали друг к другу ненависти. Эрика прекрасно помнила, как Дмитрий повел себя в тот день, когда пала Адмитралтейская, а он в свою очередь не мог не испытывать к Воронцовой благодарность каждый раз, когда она за него заступалась.
Тем не менее их отношения по-прежнему оставались напряженными, что немало озадачивало Дмитрия. Казалось бы, пора уже сменить заезженную пластинку этого глупого противостояния, но каждый раз Воронцова начинала сначала. Или ему только казалось, что во всем была виновата эта своенравная девица? Наверное, она вела себя так потому, что ее отец был полковником. Или потому, что даже без косметики она была очень красивой. Какая-нибудь неказистая толстушка вряд ли бы посмела с ним так разговаривать.
— Каково состояние вашего отца и брата? — произнес Лесков, когда они спустились на первый этаж и направились в сторону выхода.
— Вам действительно это интересно? — в голосе Эрики послышался сарказм.
— Воронцов — толковый военный, будет жаль потерять его.
— Ценю вашу искренность, — она усмехнулась. — Отцу лучше. Он поправится. Что касается Юрия, то он очень слаб. Врачи опасаются, что…
Эрика прервалась, пытаясь вернуть себе былую уверенность, но ее глаза предательски заблестели от выступивших слез. Она поспешно отвернулась. В этот миг Дмитрий почувствовал к ней искреннюю жалость. Эта девушка так старательно делала себе образ главной стервы подземного города, хотя на самом деле была такой же ранимой, как и все остальные.
Он хотел было что-то сказать ей, однако в этот момент они поравнялись с комнатой охранника, и тот мрачно окликнул Дмитрия по фамилии. Матвей как раз принял смену и не мог дождаться, когда «Его величество процветающий» изволит показаться из своего кабинета. Еще с прошлой ночи Матвей хотел кое-что сказать этому гаду, и так удачно получилось, что Лесков сам шел мимо него.
Услышав оклик, Лесков остановился и вопросительно посмотрел на Матвея. Кажется, именно его Иван любезно окрестил за глаза Оленем из-за внешнего сходства с Георгием Лосенко. Это был рослый плечистый мужчина с лысой головой и квадратной челюстью, типичный вояка. Лесков знал, что Матвей его недолюбливает, считая, что «процветающему» не место на их станции. Этот солдат был настолько принципиален, что даже не здоровался с ним. Однако сегодня Матвей внезапно обратился к нему сам.
— Вчера ночью вас искала какая-то сопливая пигалица, — пробасил он, приближаясь к Лескову и буквально нависая над ним. — Завадский пустил ее, но я задержал — нечего ей здесь делать. И уж тем более без сопровождения!
Заметив в глазах Дмитрия непонимание, мужчина немедленно добавил:
— На вашем месте я бы давно выдрал ее. От горшка два вершка, а уже туда же — понты гнет, как дышит.
— О ком вы говорите? — наконец не выдержал Лесков.
— Я не знаю ее имени. Она только сказала, что вы — ее крестный, и если я ее к вам не пущу, то я пожалею. Эта мелкая сопля мне еще угрожать посмела, якобы вам нажалуется, и вы со мной разберетесь. Типа я вылечу отсюда и до конца жизни буду унитазы чистить. Ну что, будем разбираться?
Услышав эти слова, Дмитрий удивленно вскинул брови. Что-что, а крестным он ни у кого не числился. Впрочем, среди его знакомых грозной малолетней пигалицей была только одна — Виктория Бехтерева.
— Где сейчас ребенок? — в голосе Лескова немедленно послышалась сталь.
Он представил, что этот боров мог напугать Вику, но опасался Дима далеко не за девочку, а за Ивана, который вполне мог сцепиться с этим громилой. И вряд ли бы его друг вышел из этого сражения победителем.
— Там, где и должны быть все дети — в школе, — сердито прогремел охранник. — Ну так что, вам есть, что сказать мне?
— Да, я приношу свои извинения за ее поведение, — ответил Дмитрий. Его голос по-прежнему звучал несколько удивленно: Лесков никак не мог понять, зачем Вика его искала, и, главное, почему для этого нужно было убегать ночью, да еще и запугивая при этом охранников. Впрочем, маленькая Бехтерева и прежние времена обожала бросаться фразочками вроде «иначе папа подъедет», за что учителя за глаза называли ее не иначе как бандитской дочкой.
«Может, она как-то узнала, что я принес с Адмиралтейской ее дракона?» — промелькнуло в голове Дмитрия. Он так замотался, что до сих пор не занес его девочке. Вот только про фигурку Лесков никому не говорил, даже Ивану.
«Надо будет потом зайти к ней», — подумал Дима, все еще чувствуя на себе подозрительный взгляд охранника. Матвей был ошарашен извинениями со стороны «процветающего» и не мог понять, действительно ли Дмитрий считает себя виноватым, или он говорит это нарочно, чтобы потом нажаловаться Волкову.
— Проехали, — наконец нехотя вымолвил Сидоров, после чего вернулся в свою комнату.
— Спасибо, что избавили меня от «удовольствия» лицезреть ваши разборки, — прокомментировала произошедшее Эрика, когда они наконец вышли из здания и направились в сторону госпиталя. — Я приятно удивлена, что вы умеете признавать свои ошибки. Или вы инстинктивно почувствовали, что вылетите с ринга после первого же удара?
