— Разве я ему мешаю? — резонно поинтересовался Лесков.
Спустя пару минут поезд наконец достиг Спасской. Альберт и его коллеги занялись размещением раненого, а Дмитрий направился в свой кабинет. Мысль о том, что теперь среди них появился еще один «иной», казалась ему какой-то нереальной. Прежде Дима был уверен, что таких, как он, в России можно пересчитать по пальцам, но сейчас, когда большая часть населения была уничтожена, вычленить среди выживших полукровок стало куда проще.
Бранн оказался прав, предположив, что яд на «иных» не подействует в той мере, в какой подействовал на людей. У одноглазого парня не было доступа к противоядию, а это означало, что его организм справился самостоятельно.
«Что же не так с его энергетикой? Может, какой-то побочный эффект, вызванный ядом?» — лихорадочно думал Дмитрий. В этот момент он даже пожалел, что хотя бы частично не обладает даром Вайнштейна. Если бы он только мог чувствовать эту странную материю, определять себе подобных стало бы гораздо проще. Альберт же был слишком порядочным, чтобы спокойно указывать пальцем на тех, кого Дмитрий собирался поставить на шахматную доску в борьбе с «процветающими». И тем не менее Вайнштейн не хуже его понимал, что сидеть под землей и надеяться на лучшее — это синоним смерти. Да, быть может, они проживут чуть дольше, выиграют каких-то полгода, вот только на исход войны это никак не повлияет.
Собрать полукровок — было единственным возможным вариантом. Плевать, кто это будет — дети, женщины, старики, инвалиды или умирающие… Все они должны занять свою клетку на шахматной доске. Если они не захотят, придется заставить, главное, чтобы удалось разработать сыворотку, усиливающую способности «иных». В свою очередь группа Константина Морозова должна будет собрать новую арку, которая не будет зарегистрирована в базе «процветающих», но при этом сможет подключиться к другим порталам. Таким образом удастся одним махом перебросить всю группу на Золотой Континент. А уже там…
Дмитрий вошел в свой кабинет и опустился в кресло. То, что сейчас пронеслось в его голове, веяло чем-то невозможным, почти сюрреалистичным. Оно напоминало мозаику, половина деталей которой была рассыпана по всему свету, а рамки и вовсе еще не существовало.
Наверняка, Лесков был не первым, кто задумался о подобном. Наверняка, в Москве, да что там в Москве — в любом крупном городе мира лидеры выживших задумывались над тем, чтобы ввести в войну полукровок. Вот только «иные» превосходили людей, а против машин они были такими же бесполезными. Для того, чтобы победить, такому, как Дмитрий, нужно воевать с кем-то, кто обладает разумом, а у робота есть только заданная программа, которую он стремится во что бы то ни стало исполнить.
Идея ввести в войну «иных» имела смысл лишь в том случае, если удастся доработать сыворотку для усиления их способностей. Вайнштейн подтвердил одну из теорий Эрики, заявив, что, если всё сделать правильно, то может измениться и тело испытуемого, а именно — оно обретет свою истинную форму. Эти, быть может, неосторожные слова и заронили в сердце Дмитрия призрачную надежду.
То, что «владимирские» в итоге позволили перевести Одноглазого на Спасскую, было невероятной удачей. Волков сказал, что подобное решение было принято даже не столь советом Владимирской, сколь «кремлевскими». Почему-то Москва поразительно спокойно восприняла то, что Дмитрий, будучи бывшим «процветающим», внезапно вошел в совет Спасской и к тому же выразил желание забрать Одноглазого к себе. Любой другой давно бы почувствовал неладное: сначала Лесков вовсю защищает Фостера, затем просит перевезти поближе к себе еще одного «иного». Но «кремлевские» не задавали вопросов, словно в происходящем они усмотрели какую- то личную выгоду.
Дмитрий даже подумал о том, а не «иные» ли сейчас вовсю верховодят в Златоглавой. Их требование не сметь уничтожать полукровок казалось уж больно нетипичным для человеческой расы. Люди всегда уничтожали все, что имело неосторожность хоть как-то от них отличаться. Животных, растения, даже себе подобных, находя повод в цвете коже, языке или вероисповедании.
Дмитрий взглянул на лежащий на полу серебристый кейс, поверхность которого была исписана именами, и вновь подумал о семье, которая перебралась на другую станцию за некоторое время до падения Адмиралтейской. Если его теория была правдивой, то даже выжившие уничтожали друг друга ради каких-то надуманных благ. Некто уничтожил целую станцию ради… Ради чего?
Фамилия Румянцев немедленно всплыла в памяти, и Лесков попытался вспомнить лицо этого мужчины. Наверняка, они встречались. Скорее всего этот Румянцев задирал его вместе с другими солдатами, мол, «процветающему» не место среди нормальных людей. А, может, наоборот, молчал и не поддерживал нападки?
Стук в дверь заставил Дмитрия отвлечься от размышлений.
— Войдите, — тихо произнес он, поспешно убирая кейс в ящик стола. Он не хотел, чтобы кто-то из совета раньше времени узнал о его небольшом расследовании. Однако, когда дверь приоткрылась, Лесков с долей облегчения увидел на пороге Эрику. Меньше всего ему сейчас хотелось цапаться с остальными «советниками» по поводу того, что он притащил на их станцию еще одного «полукровку».
— Я ненадолго, — девушка «поприветствовала» Дмитрия в свойственной ей манере, то бишь сразу перешла к делу. — Хотела сказать, что для работы с новым препаратом мне снова необходимо взять у вас кровь на анализ. Когда у вас появится время, зайдите ко мне в лабораторию. Да и… еще хотела поблагодарить вас за выполненное обещание.
Последние слова Эрика произнесла подчеркнуто официально, чтобы таким образом скрыть возникшую было неловкость. Она не привыкла благодарить тех, с кем у нее далеко не самые теплые отношения, но и промолчать в данном случае не могла.
— Надеюсь, вы сумеете выполнить свое, — не менее прохладно ответил Дмитрий. — Альберт считает, что вы проделали неплохую работу.
— Альберт мне льстит. Пусть выносит вердикт, когда всё будет закончено. На данный момент я предоставила ему крайне сырой материал.
Эрика решила показать, что не воспринимает чужую похвалу, пока сама недовольна своей работой, но в душе ей было приятно. Вайнштейн всегда знал, когда сказать нужные слова, а, главное, кому. То ли Альберт просто уловил ее эмоции, то ли случайно поделился своими наблюдениями, но Эрике почему-то было важно, чтобы именно Лесков оценил ее заслуги. Эти вечные насмешки коллег в ее адрес, мол, без Альберта она — лишь молоденькая лаборантка, задевали ее даже сильнее, чем язвительные фразочки в адрес ее личной жизни.
— Для анализа я так же взяла кровь Альберта и собираюсь взять кровь новоприбывшего парня. Полагаю, нас интересует влияние сыворотки не только на вас, но и на других вам подобных, — продолжила девушка.
— Вы верно полагаете, — согласился Дмитрий, поднимаясь с кресла. — Как его состояние?
— Стабильно. Сейчас спит. Альберт говорит, что регенерация сделает свое дело в течение…
— Двух недель, я знаю, — договорил за нее Лесков. — А что-то насчет его способностей? Альберт ничего не упоминал?
