— Нет, с ножом-то все в порядке. Ладно, попробуем иначе.
Отложив нож, он покопался в нагрудном кармашке рубахи. Отыскал коробок и чиркнул спичкой. Яркий рыжий огонек тут же заплясал, оживляя длинные тени.
Я вновь коснулась сети, потянула, а Бранов тут же поднес спичинку. Оказавшись в огне, ниточка лопнула, а сама сеть засветилась золотом и издала тонкий звон.
— Ага, — протянул аспирант, расплавив еще одну нить, — а мир-то магический, оказывается.
— Знамо дело, — фыркнула я, дивясь находчивости аспиранта.
Дело спорилось. Бранов чиркал и чиркал спичками. Одна за другой ячейки сети разрушались, с каждым разом сияя все ярче и звеня все пронзительнее. Почти вся верхняя часть туловища и ушастая голова кошкота была уже освобождена, только мощные задние лапы были все еще тесно связанны между собой.
— Спичек осталось совсем немного, — озабоченно покачал головой аспирант. — Как бы так умудриться…
Он склонился над котом, пытаясь повнимательнее разглядеть плетение сети. Я приподняла мобильник, чтобы дать как можно больше света.
— Ян Викторович, скажите, а зачем мы освобождаем мертвого кошкота?
На свои замаранные чужой кровью ладони я даже смотреть боялась. Бранов поднял голову.
— А с чего ты решила, что он мертв?
Глаза у меня расширились от испуга, но едва я слово успела вымолвить, как судорога короткой волной пробежала по кошачьему телу. Возмущенный рык, а за ним и взметнувшаяся когтистая лапа окончательно лишили меня дара речи.
Глухой удар, и аспирант взвыл не хуже кошкота.
Телефон тут же выпал из моих рук. От испуга совсем перестав соображать, я откинулась на спину, затем перекатилась на живот и поползла с нечеловеческой скоростью.
Судя по шлепающим и рычащим звукам, кошкот делал то же самое. Вот только скованные задние лапы все передвижения значительно затрудняли.
— Маша, твою мать!
Снова перекатившись на спину, я уставилась на оседлавшего кошачью спину аспиранта. В темноте, при свете луны, можно было разглядеть лишь силуэты, но и без того понятно: битва была жаркой.
Кот вопил и извивался. Бранов тоже вопил и прижимал кота к земле.
Вскочив на ноги, я бросилась на подмогу, чудом отыскав рогатую ветку и готовясь ей затыкать кошкота до смерти, если придется.
— Мика, ветровку!
Я застыла в недоумении. Чем тут куртка помочь может?
Чтобы развязать тугие узлы на поясе, мне нужна была как минимум еще одна пара свободных рук. Недолго думая, я зажала палку между коленками. Как-никак, а терять единственное оружие мне совсем не хотелось.
Совладав с туго связанными рукавами ветровки, я ринулась к аспиранту. Кошкот уже потерял значительную часть крови и сил, поэтому сопротивлялся вяло. Все больше шипел змеей. Пара рывков и передние лапы крепко-накрепко связаны у него за мохнатой спиной моей курточкой.
Тяжело дыша, Бранов поднялся на ноги.
— Ян Викторович, вы ранены!
На плече мужчины и впрямь темнели свежей кровью рваные борозды.
— Да пустяк, — он по привычке провел пятерней по волосам и выдохнул, морщась от боли.
Явно храбрится. Боль, наверное, адская.
— Перевязать нужно как можно скорее.
Не дожидаясь ни указаний, ни протестов, я подняла многострадальный мобильник, отыскала в голубоватом свете вспышки ножичек и принялась острием ковырять шов на покалеченном когтями аспирантском плече.
Пару минут спустя, ткань поддалась. Ловко разорвав рукав на несколько длинных широких полос, я принялась перевязывать раны. Благо, что они и впрямь были неглубокими. Кошачья лапа скользом прошла.
Бранов, надо отдать ему должное, стоически сражался с желанием взвыть каждый раз, когда я связывала чересчур крепкий узел. Я ойкала и начинала сыпать извинениями, но аспирант только жмурился, задерживал дыхание на долю секунды и с шумом выдыхал, повторяя, будто самого себя убеждая: «Ничего страшного. Ничего…»
Наконец раны были перевязаны. Аспирант повел плечом, недовольно морщась.
— Долго заживать будет. Кошачье… оно всегда так.
— Ничего, — в сотый раз повторил он. — До свадьбы заживет. Спасибо!
Блондинистая бестия невзначай напомнила о себе. Если бы Бранов видел меня на парковке в тот вечер, то я была бы уверенна, что он сказал это нарочно, чтобы обозначить свою позицию и чтобы я не питала несбыточных надежд.
Я расстроенно отвернулась, уставившись на зверюгу.
— Что с ним-то делать будем?
Кошкот больше не рычал и не дергался. Только изредка и жалобно мяукал, будто звал на помощь, но на удачу уже совершенно не рассчитывал.
— Не знаю, — поднялся на ноги Бранов. — Оставлять так нельзя.
Аспирант сделал пару шагов к шерстяному комку. Склонился над ним. Я кивнула.
— Если оставим, его могут найти другие, и тогда нам точно крышка. Придется…
Жалобный плач, тот, что мы услышали и ошибочно приняли за зов Оксаны, прервал меня на полуслове.
— Прошу, пощадите! Не губите!
И снова плач, так похожий на человеческий. И если шерстяное тельце в ту секунду внезапно обрело дар речи, то я же его в одночасье лишилась.
— Ты не говорила, что кошкоты умеют говорить, — попенял Бранов, сделав шаг назад. Кот тут же прекратил молить о пощаде и просто горестно хныкал.
Я развела руками.
— Я и… Ян Викторович, я и сама не знала!
Дело в одночасье приняло совершенно иной оборот. Если кошкот обладает вполне связной речью, значит и разум у него вполне себе…
— Да что за дела?! Такого быть не может, я такого не писала!
Возмущение, разочарование и страх росли во мне с космической скоростью. Это ж надо! Оказывается, я о своем творении не все знаю. Получается, я и о себе тоже ничего не знаю что ли?
И если до этой секунды я чувствовала себя, словно в сказке, путешественницей в другой мир, не знающей ровным счетом ничего, то вдруг тонны информации вломились в мой мозг. Правда систематизировать ее, чтобы она стала полезной, никак не удавалось. Ее слишком много… Хотя, может, так и должно быть? Быть может, чакра какая открылась, и мне просто нужно время для осознания?
— Что же с ним делать? — задумчиво протянул Бранов.
— Это… — я поперхнулась. — Это не он.
Аспирант уставился на меня с недоумением.
— Это не он, — повторила уже твердо, указав на излохмаченный тканевый передничек на кошачьей груди. — Она. И это еще совсем котенок. Маленький кошкот, — решила уточнить для пущей важности. — Ребенок.
Теперь я это знала. Невесть откуда, но знала.
