— Нет, — мягко сказал Тобби и повторил: — Вы обещали, ваше величество.
— Ладно, играйся, — я не видела короля, но была уверена, что в этот миг он махнул рукой: дескать, дозволяю.
В библиотеке воцарилась тишина. Я отступила от шкафа и, вытянув с полки первую попавшуюся книгу, почти без чувств опустилась в кресло. Дамьен был прав: тогда мне надо было сделать вид, что я не получала никакого письма.
Дверь едва слышно скрипнула, открываясь. Я обернулась на звук, надеясь, что выражение моего лица не выдаст всех чувств, которые сейчас бушевали во мне. Тобби вошел в библиотеку, сел на диванчик и заметил:
— Ты держишь книгу вверх ногами.
Я машинально перевернула ее и ответила:
— Что это за новинка… которая позволяет вести беседу на расстоянии?
Конечно, следовало притвориться, что я не слышала беседу короля и министра, но я понимала, что не смогу притворяться долго. Тобби смотрел на меня вполне дружелюбно, и от этого было еще страшнее.
— А, это. Магофонический аппарат, секретная разработка. Потом покажу.
— И часто ты снимаешь с женщин шкурки? — спросила я и удивилась, насколько безжизненным был мой голос. Тобби задумчиво постучал указательным пальцем по ямке над верхней губой и ответил:
— Такая у меня работа, Вера. Грязная, тяжелая, но я хорошо ее делаю. Спасибо, что хотела предупредить меня об Эвгаре.
— Откуда ты знаешь? — промолвила я. Из текста на раскрытой странице вдруг выпрыгнули строчки: «…стал первым человеком, которому была пересажена часть чужой души в результате некромантического ритуала…»
У меня никогда не получалось гадать по книгам. Гадания не сулили мне ничего хорошего.
— Письмовник настроен на копирование, если его не отправляют, — произнес Тобби. Несколько минут он смотрел куда-то в сторону, а затем произнес: — Ты уникальна, Вера. Настоящее сокровище.
Помолчав, я ответила:
— Однажды мой муж смог выследить и застрелить золотую тигрицу. Последнюю на западе. Он с таким восторгом повесил ее голову в гостиной… а я смотрела и думала: «Какая ты сволочь, что тебе сделала эта бедняга».
Я очень давно не вспоминала об этом — а теперь вернулось и алчное счастливое лицо Альфреда, и золотые проблески в рыжих прядях тигриной шкуры, и мертвые стекляшки-глаза, вставленные таксидермистом. Тобби понимающе кивнул.
— Да. Прекрасный образ. Ты золотая тигрица, это правда. Но я не хочу вешать твою голову в гостиной.
— А чего ты хочешь? — спросила я, в общем-то, не надеясь, что услышу правду.
— Чтобы тигрица спокойно гуляла в саду и жила без бед, — ответил Тобби. — Но это будет моя тигрица в моем саду.
— С которой ты в любой момент снимешь шкуру, — негромко откликнулась я. Тобби презрительно фыркнул.
— Да что ты прицепилась к этой шкуре! Я имею право на развлечение? Имею. Я сказал, что ты будешь жива и здорова? Сказал. Я не забираю свое слово обратно, не имею такой привычки.
Похоже, невозмутимость стала покидать господина министра: на его бледном лице появился нервный румянец, а серые глаза потемнели. Я закрыла книгу и, глядя на носки своих ботинок, ответила:
— Мне страшно. И я не собираюсь делать вид, что все нормально.
Тобби улыбнулся и, поднявшись с дивана, присел на широкий подлокотник кресла и дружеским жестом обнял меня за плечи.
— Ну, ну, — промолвил он. — Не надо меня бояться, дорогая моя. Я не желаю тебе зла. Какую клятву мне принести, чтобы ты поверила?
Я прекрасно понимала, что все его клятвы не стоят и плевка. Но что было делать, если король хочет моей смерти, а с Тобби есть возможность избавиться от проклятия — пусть частично, однако это будет только начало.
— Не надо клятв, — глухо сказала я. — Я тебе верю.
— Вот и хорошо, — голос Тобби потеплел, пальцы слегка сжались на моих плечах. Романтика, ни дать, ни взять. — А шкурки… знаешь, что страшнее, чем шкурки?
— Нет, — ответила я. — Нет, и знать не хочу.
Тобби слегка наклонился надо мной, заглянув в книгу, и сказал:
— Страшнее всего — жить так, как живешь ты. Отказываясь от любви и счастья, которые приносят только смерть. Впрочем… — он мягко толкнул меня, принуждая встать с кресла, — сегодня нас ждут другие ритуалы. Пойдем готовиться.
Умник, который собирался произвести прорыв в магии и науке, ждал нас в лаборатории, и его круглолицее веснушчатое лицо показалось мне смутно знакомым. Покопавшись в памяти, я вспомнила, что видела этого паренька пару лет назад в полицейском управлении — он трудился на должности специалиста оперативного отдела и всюду таскал с собой сумку с бумагой и карандашами и короб дагерротипического аппарата.
Занятия наукой шли как хобби.
— Вот! — сказал он и пожал мне руку. — Здравствуйте. Это вы — та леди с интимным проклятием. Бертольд Бахман, готов к услугам.
— Здравствуйте, — я кивнула, несколько озадаченная таким напором и не смогла не уточнить: — Вы точно знаете, что надо делать?
— Не стоит недооценивать силу технического прогресса! — горячо заверил Бахман. — Вот. Наука может исправить то, что натворила черная магия. Вот моя машина.
Я обернулась и увидела диковинный прибор, состоявший из невообразимого количества трубок, шестеренок, лопастей и коленец. Прибор шевелился, вздрагивал, и в его недрах что-то гудело и булькало. Пока я смотрела, откуда-то сзади вырвалась струйка пара, и машина заурчала на низких довольных тонах, словно сытая кошка.
— Работает на базе артефактов, — продолжал Бахман. — Встраивается в нервную систему и переключает некротические течения проклятия в информационном поле.
— А вы уже испытывали эту машину? — поинтересовалась я. Бахман смущенно опустил глаза — стало ясно, что положительного ответа не будет.
Тобби ободряюще сжал мою руку и сказал:
— В любом случае мы ничего не теряем.
Приятно это слышать, дьявол побери.
— Мне голову не отстрелит? — хмуро осведомилась я. Бахман одарил меня широкой белозубой улыбкой и ответил:
— Ни в коем случае! Вот. Хуже, чем есть, уже не будет.
— Умеете вы подбодрить, — мрачно сказала я. Бахман указал на уже знакомый стол и велел:
— Вот. Раздевайтесь полностью, ложитесь на живот. Вы, господин министр — до пояса.
Укладываясь на стол, я подумала, что, должно быть, именно здесь Тобби свежевал тех, к кому утратил интерес. Мысль была ледяной — я поежилась и решила пока не думать о маниакальных пристрастиях господина министра. Сейчас главное — избавиться от проклятия. Хотя бы чуть-чуть.
Это ведь только начало.
Тобби снял жилет и рубашку, осторожно вынув из прорези в ткани свои трубки, и я невольно зажмурилась: вид его изувеченной груди, из которой торчали какие-то железки, был невыносим. Бахман сунулся к своей машине и загрохотал инструментами.
