ты занимался в университете? Были идеологические ограничения – об этом писать нельзя, о том можно?
Я закончил два отделения на филологическом факультете в Белграде – русский язык и литературу и группу, которую у нас называют мировая литература и теория литературы. На факультете, по-моему, всегда указывают, как что-нибудь нужно сделать. А после факультета в принципе можно писать что угодно, но вопрос, что из этого опубликуют и где.
Я имел в виду, была ли цензура, идеологический диктат, как в советские времена?
А я думал, что уже ответил. Т. е., по-моему, идеологический диктат и цензура есть везде и всегда, только в разных формах. Конечно, по сравнению с Советским Союзом, если ты об этом меня спрашиваешь, у нас все было мягче, а в университете практически не ощущалось, но есть еще и такая вещь как автономия университета. Когда я заканчивал университет в начале восьмидесятых годов, был такой поверхностный, формальный налет идеологизации, была партийная организация, но они определяли далеко не все. А вне университета всегда можно было чем-то не угодить власти, так, еще в 1981 году поэт Гойко Джого был осужден на два года тюрьмы за оскорбление тогда уже покойного Иосипа Броза Тито.
Да, спасибо, интересовало как раз функционирование цензуры, по сравнению с нашей страной… Какие твои главные переводы?
Наверное, «Беседы о русской культуре» Ю. Лотмана, «Диалог с экраном» Ю. Лотмана и Ю. Цивьяна (за него я получил нашу главную переводческую премию «Милош Джурич»), «Труды и дни Свистонова», «Бамбочада» и «Гарпагониана» Константина Вагинова, «Рассказы» Гайто Газданова, «Разговоры» Леонида Липавского.
Тут нужно сделать небольшое отступление. Я в первую очередь считаю себя литературоведом, специалистом по русской литературе. Это основное поле моей деятельности. А переводы – часть этой работы, ее своеобразное дополнение.
Твоя книга о русской литературе, к сожалению, пока не переведена на русский – о чем она?
У меня не одна книга, а две. Не знаю, насколько они могут быть интересны русскому читателю. Скорее всего, это книги для специалистов, которые интересуются восприятием русской культуры заграницей.
«Русские темы» (2010, дополненное издание 2015) это сборник моих статей за период 2004–2010, которые выходили в главной сербской газете «Политика». Я старался писать о значительных явлениях в русской культуре, о которых другие авторы не напишут. Тогда для «Политики» о русской литературе, кроме меня, писали и два профессора белградского университета – Миливое Йованович (1930–2007) и Миодраг Сибинович (1937). Для газеты я пишу, например, не только о классиках Гайто Газданове, Константине Леонтьеве и Александре Грине, но и о книгах Маруси Климовой, Леона Богданова, Павла Улитина, Веры Мильчиной, Рустама Рахматуллина… На русском языке есть рецензия Виктории Ларченко на первое издание этой книги в харьковском журнале «Гендерные исследования» (№ 20–21, 2010, с. 496–501[197]). В. Ларченко так видит этот сборник текстов: «На мой взгляд, Паункович, с одной стороны, использует генеалогию анализа Мишеля Фуко, исследуя преимущественно маргинальных для “большого” канона русской литературы (шире – культуры) авторов (кроме Солженицына и Аксенова); но миноритарная культура, как известно, способна сказать о “большой” больше, чем претендует сказать “большая” культура. Возможно, методологической установкой на миноритарных авторов мы обязаны Паунковичу, что большое внимание в книге уделяется, как уже было сказано, именно женским авторам. С другой стороны, Паункович, использует метод включающих дизъюнкций Жиля Делеза, и эта исследовательская стратегия позволяет детально вычертить гетерогенность русско-сербской линии межкультурных влияний на протяжении всей книги. Обе исследовательские стратегии, на мой взгляд, направлены против сформулированного Лотманом принципа бинаризма функционирования русской культуры, то есть без опосредования третьим членом. Однако использованные Паунковичем методы анализа позволяют предположить иные интерпретации самой русской культуры, а также сделать важное предположение о том, что славистика сегодня способна перестать быть простым оружием холодной войны и служить новым практикам культурной и политической солидарности в современном “хрупком” мире».
Вторая книга – «Разговоры с русскими писателями» (2016). В этой книге я объединил беседы с русскими авторами, которые я в разных обстоятельствах вел на протяжении четверти века (1985–2009). Все они в свое время опубликованы в разных изданиях, но сегодня труднодоступны. Среди моих собеседников В. Белов, В. Войнович, Вик. Ерофеев, А. Латынина, А. Аронов, В. Пьецух, И. Иртеньев, М. Эпштейн, Л. Петрушевская, В. Глоцер, Ю. Нечипоренко, К. Драгунская. По-русски опубликована только беседа с Владимиром Глоцером.
Кто-то, возможно, произвел сильное и необычное впечатление из тех, с кем ты делал беседы? И почему ты оставил (ли) этот жанр?
Все авторы, с которыми я разговаривал, интересные личности и производят незаурядное впечатление. Но самое сильное впечатление без сомнения произвел Юра Нечипоренко. Его я и знаю лучше других собеседников. Нечипоренко, на мой взгляд, очень яркая личность. Мастер публичных выступлений, харизматик. Очень разносторонний человек, способный сотрудничать в самых разных направлениях (достаточно редкое свойство, как я убедился на практике), готовый делиться. Он даже в чем-то повлиял на меня.
Жанр интервью я люблю и ценю. Но занимался им несистематически. Не могу сказать, что я его оставил, но очень давно не делал новых интервью.
Пишешь ли ты что-нибудь «свое», художественное?
Нет. Двадцать лет назад я написал две вещи, которые остались в рукописи. Одна из них под названием «Дневник отсутствия» могла бы тебе быть интересна, поскольку там идет речь о фиксировании происходящего в коротких записях.
Из рецензии на твою книгу – «гетерогенность русско-сербской линии межкультурных влияний» – как ты ее понимаешь?
Русско-сербские межкультурные влияния действительно разнообразны, и это отражено в книге. Например, я пишу о биографии героя войны 1812 года графа Милорадовича в ЖЗЛ. Милорадович по происхождению серб. Русская эмиграция самый большой след оставила в Сербии. В книге есть текст о замечательной книге «Русские о Сербии и сербах» (составитель А.Л. Шемякин), сборнике травелогов русских авторов о Сербии от Ивана Аксакова до Льва Троцкого. Список можно продолжать бесконечно. Наконец (этого нет в моей книге), без сербов у русских не было бы Пушкина. Савва Владиславич, сподвижник Петра I, выкупил из рабства Ибрагима Ганнибала и подарил его русскому царю.
Буквально на днях у Елены Зелинской (одного из авторов книги «Моя прекрасная Сербия». – А.Ч.) в ее Фейсбуке я прочел такой пост: «Сербы очень любят Россию, но когда вникнешь, то ясно, что они любят Россию, которую привезли им офицеры Врангеля. То есть оставшуюся в мечтах. А для нынешнего поколения – это и вовсе миф о мифе. Недавно таксист, как обычно, выражая радость при виде русских, вскричал: “Россия! Романовы! Сибирский цирюльник!” А все равно приятно». Действительно ли есть такая тенденция? Хотя наличие вышедшей в этом году ее и Татьяны Рыбаковой книги о Сербии свидетельствует и о современности процессов любви
