Всю дорогу ворчал бородач, и горчило на сердце у Нестора от жалости к старику, от его сермяжной правды, от собственного бессилия утешить несчастного. Одно и смог — уплатить двойную цену за проезд.
— Сразу видно, человек с понятием, — поблагодарил извозчик. — Спаси тя Христос.
Нестор поднялся на второй этаж, позвонил. Дверь открылась, перед ним стоял незнакомый интеллигентный человек приятной внешности, с доброжелательной улыбкой.
— Проходите, пожалуйста, — пригласил он.
— Я Махно, — представился Нестор.
— Боровой, — отвечал хозяин, указывая гостю дверь кабинета. — Сюда, прошу вас.
Лишь в кабинете Боровой спросил:
— Вы к кому, товарищ Махно?
— Я хотел бы видеть Аршинова.
— Он бывает у меня два раза в неделю, обычно во вторник и пятницу.
— Где я могу застать его?
— Скорее всего, в Федерации, сейчас она в Анастасьевском переулке.
— Вы позволите оставить у вас чемодан? Так неудобно с ним в городе.
— Ради бога.
Оставив чемодан, Махно вышел на улицу и направился к Пушкинскому бульвару. Почувствовав голод, зашёл в ресторан. Обед ему не понравился, о чём Нестор не преминул выговорить официанту:
— Дерёте такие деньги, а чем кормите?
— Чем располагаем-с, — огрызнулся официант. — Не нравится, не еште-с.
Махно, уже набалованный гуляйпольским вниманием, хотел устроить хаму скандал, но вовремя вспомнил, где находится, и что привлекать здесь к себе внимание не следует.
Недовольный вышел из ресторана, не успел пройти и десяти шагов, как услышал радостное восклицание:
— Ба-а! Кого я вижу?! Нестор!
Перед ним, раскинув руки для объятия, стоял его однокамерник по Бутырке Козловский. В новенькой кожанке, в высоких сапогах, белокурый красавец.
— Мечислав! — воскликнул с искренней радостью Махно.
Они обнялись, расцеловались.
— Уж не Чека ли ты? — спросил Нестор.
— Нет, бог миловал. Я всего лишь участковый милицейский комиссар.
— Всё равно лягавый.
Козловский не обиделся, посмеялся даже.
— Ах, Нестор, мы революционеры, сам понимаешь. Куда пошлёт революция, туда и идём. Кто-то же должен поддерживать порядок.
— Оно и видно. Порядок у вас везде революционный, на вокзале у пассажиров чемоданы чистите, в ресторанах кормите помоями.
— Ну, допустим, чемоданы чистим у спекулянтов, у тех, кто на нужде наживается, а что касается ресторанов... Слушай, Нестор, идём ко мне в комиссариат, чаю попьём.
— А там в кутузку. Да? — усмехнулся Махно.
— Обязательно, — расхохотался Козловский, — за контрреволюционные разговорчики.
Они пришли в комиссариат, Козловский с гордостью представил сослуживцам гостя:
— Товарищи, прошу любить и жаловать, революционер Нестор Махно, мой сокамерник по Бутырке. В своё время ухлопал полицмейстера. Проходи, Нестор, в кабинет.
В кабинете, придя в себя, Нестор попробовал возмутиться:
— Что ты там намолол, Мечислав? Какой полицмейстер?
— Какая разница, Нестор. Не за красивые же глаза тебе кандалы навесили.
— Я жандарма...
— Перестань. Зато видел, как у всех глаза округлились? Ещё бы, террорист в гости пожаловал... знай наших.
Мечислав постучал в настольный звонок, в дверях явилась девушка.
— Маруся, чаю нам и бутерброды с этим... Ну, сама знаешь.
Бутерброды оказались с чёрной икрой. Махно не преминул заметить:
— Вот уж истина, кто у власти — тот у сласти.
— А ты как думал, Нестор? — засмеялся Козловский. — То они гужевались, теперь наш черёд.
— А в ресторане помои подают. Обидно, если суть революции только в смене едоков у кормушки.
— Не усложняй, Махно. А было бы справедливо, если бы победившие жрали всё ту же тюремную баланду?
— Ты участвовал 12 апреля в разгроме анархистских организаций, Мечислав?
— Естественно. Мы на Поварской тряхнули один особнячок.
— И совесть тебя не гложет?
— Ни капли. Эти особнячки стали пристанищем криминалитета, брат. Ты не очень-то жалей о них. Воровские малины, притоны, вот что в них было, а анархия только на плакате.
— Так что, анархистов совсем разогнали?
— Почему? В Анастасьевском отвели им закуток, рядом с Комиссариатом внутренних дел.
— Угу. Под крылышко охранки, чтоб им было хапать сподручней.
Козловский расхохотался, погрозил пальцем:
— Ну хитрец ты, Нестор. Лучше расскажи, как там на юге России?
— Как вы накакали, так и есть.
— Почему мы?
— Ну а кто же? Большевики по Брестскому миру скормили Украину немцам.
— Но ты же должен понимать, что это временно. Вынужденно. Придёт время, наберёмся сил, вернём назад.
— Эх, Мечислав, назад просто так не получится. Отдавали — чернилом расписались, а отбирать — кровью платить будете. Думаешь, зря немцы спихнули Раду, а возвели гетмана Скоропадского.
— А какая разница.
— Есть разница. Скоропадский — генерал, вояка, и, поощряемый своими благодетелями, он постарается придушить революцию на Украине, выполоть все её ростки, эдакий Наполеончик в жупане. А у нас в Гуляйполе уже были коммуны, между прочим.
— Коммуны? — удивился Козловский. — Ну и, конечно, кончились так же, как прошлые?
— Зря ехидничаешь, дело вполне налаживалось. Если б не немцы и гайдамаки.
— Ну и с Парижской коммуной, если б не Тьер, всё было бы хорошо. Фантазёры вы — анархисты.
— Вот, кстати, подскажи мне, как добраться до нашей Федерации.
— Я тебя провожу до трамвая.
— Спасибо, Мечислав. И за чай, и за бутерброды. Если честно, впервые ел буржуйский деликатес.
— Ну, я рад, что угодил другу. И ещё, Нестор, перепрячь револьвер во внутренний карман, что ли. У тебя его за версту видно. Удивляюсь, как тебя ребята Феликса не замели. С ними шутки плохи. А лучше оставь наган дома.
— А если нападёт кто?
— Не шляйся по ночам, а днём не нападут.
Махно достал наган из бокового кармана брюк, переложил во внутренний френча. Козловский придирчиво осмотрел его.
— Тоже выпирает, но терпимо. Если вляпаешься, ссылайся на меня. Я постараюсь тебя выцарапать, с Дзержинским у меня неплохие отношения, мы ж земляки как никак.
— Спасибо, постараюсь не вляпываться.
