— А теперь, — сказала Гоби, хватая меня за шиворот, — мы с тобой…
Я выбросил вперед руки и изо всех сил толкнул ее назад. Не очень-то я был сильный, но она была легкой, как перышко, и улетела дальше, чем я мог предположить. Она налетела на поднос с напитками, который стоял на столе позади нее, и повалилась на пол вместе с ним. Бокалы свалились на нее; все напитки пролились ей на голову и платье. Промокшая насквозь, она поднялась, схватила поднос и швырнула им в меня.
Я поймал его — рефлексы все еще сохранились — и бросился на нее с кулаками. Гоби нахмурилась, словно не могла поверить, что я снова набросился на нее, но, участвуя в соревнованиях по плаванию, я точно научился одному; доводить начатое до конца. Она выбросила вперед кулак и приготовилась отражать нападение, но тут я поскользнулся на мокром полу и полетел вниз, приземлившись прямо на нее, да так, что мое лицо оказалось у нее прямо между ног.
— Эй, ты! — прокричал один из парней. — Я к тебе обращаюсь, это же какой скотиной надо быть, чтобы драться с женщиной.
— Заткнись! — прокричали мы с Гоби в один голос, а она использовала эту возможность, чтобы вцепиться мне в ухо и отшвырнуть меня прочь. У меня полыхнуло перед глазами, потом поплыло, я выпрямился, сел и снова бросился на Гоби, умудрившись ударить ее еще раз, хотя мой кулак уже был весь разодран в кровь. Мы вскочили на ноги и, сжав кулаки, уставились друг на друга.
— Скажи мне только одну вещь, — проговорил я, — скажи мне хоть что-нибудь, что было бы правдой, в чем ты меня не обманывала бы.
Она сдула прядь волос с лица.
— Помнишь, как ты помогал мне готовиться по математике?
— Это тогда, когда мы готовили презентацию в «пауэр пойнт» по биржам?
— Да, когда ты помогал мне.
— Помогал тебе? Да я все за тебя сделал, причем в то утро, когда уже надо было сдавать работу.
Гоби улыбнулась.
— Потому что я накануне всю ночь закупала оружие в Бронксе. Я вернулась домой перед рассветом. В тот день ты спас мне жизнь.
— Так значит, и здесь ты соврала.
— Но сейчас я говорю тебе правду, — сказала она.
Я слизал каплю крови с рассеченной верхней губы.
— А как насчет того дня, когда ты осталась дома и не пошла в школу, потому что заболела? Помнишь, это было накануне Дня Благодарения? У тебя тогда действительно было пищевое отравление?
— А что, ты что-то заподозрил?
— Ну, не знаю, я заметил, когда мы ужинали, что от тебя как-то странно пахло, типа машинным маслом.
Она подняла брови и улыбнулась еще шире:
— Ты заметил, да?
— И у тебя был грязный след от него, прямо над бровью.
— Это от лифтового кабеля, мне пришлось спускаться по кабелю лифта в шахту в одном здании, в Файненшел Дистрикт, чтобы взломать систему безопасности, иначе как, ты думаешь, мы бы проникли туда сегодня?
— А знаешь, моя сестра слышала, как ты звонила кому-то и разговаривала по телефону по поводу покупки оружия?
— Энни? Энни чудесная девочка, она похожа на…
— На кого?
Она поколебалась с минуту и покачала головой:
— Нет, это я так, ни на кого… Тебе повезло, у тебя замечательная сестренка.
— Именно поэтому ты заминировала наш дом, да?
— Сколько еще раз я должна извиниться?
— Надо было пристрелить тебя, когда была такая возможность.
Гоби рассмеялась:
— Лучше поздно, чем никогда.
— А я говорю серьезно, я…
Она бросилась на меня. Я схватил ее за горло, повернулся, но не удержался на ногах. Мы повалились на дверь, та резко распахнулась, и мы вывалились прямо на тротуар.
Я больно ударился и уже поднимался на ноги, когда Гоби схватила меня и притянула вниз к себе, так что я снова оказался лежащим на ней. Я дернулся, чтобы вырваться, лихорадочно вдохнул и хотел уже выпрямиться, прежде чем она сможет ударить меня, но тут она резко притянула меня к себе и поцеловала. Ее губы имели вкус помады, крови и пороха, а еще они были самым нежным из всего, что я когда-либо чувствовал, и, несмотря на боль, я вдруг обнаружил, что отвечаю на ее поцелуй, и мой язык скользит по ее губам, чтобы лучше ощутить все оттенки странного вкуса этого поцелуя. Мы касались друг друга языками, словно одновременно проникая друг в друга и продолжая борьбу. Наконец она отстранилась. Ощущение было такое, будто я долго плавал на большой глубине океана из «Ред Була» и вдруг резко вынырнул на поверхность.
— Зачем ты это сделала? — только и смог спросить я.
— Ты начинаешь мне нравиться, Перри.
Я шумно выдохнул:
— Своеобразный у тебя способ показать это.
— Ты когда-нибудь в жизни чувствовал себя более живым?
— Да, пожалуй, раз или два.
Гоби продолжала смотреть на меня, приоткрыв рот, словно заглядывая мне в душу в поисках того, что таилось там, на глубине. Сейчас она выглядела очень растерянной, юной, совершенно сбитой с толку — словно отражение меня самого, того, как я чувствовал себя сам, там, где я раньше никогда не был и где меня никто никогда не будет искать. Меня вдруг накрыло нелепое, уму не постижимое видение: я бросаю все — школу, музыку, семью, друзей — и сбегаю с ней на край света.
Я прикинул, что нас хватило бы примерно на неделю.
— Ты в порядке? — спросила она.
— Голова болит.
— Это из-за губной помады, — улыбнулась она. — Моя губная помада пропитана особым наркотиком, контролирующим сознание. Теперь ты целиком и полностью в моей власти.
— Ха-ха.
— Поцелуй меня еще раз.
Я не пошевелился.
— Тебе продали поддельную губную помаду.
— Да нет, просто наркотик медленного действия, зато эффект длится долго.
Она снова потянулась вперед и, уже касаясь моих губ своими, прошептала:
— К рассвету ты будешь совсем мой.
— Только пообещай мне, что не причинишь вреда моей семье.
Она посмотрела на меня очень серьезно:
— Семьи иногда страдают, Перри. Никто никогда ничего не гарантирует.
— Ну и стерва же ты.
— А я и не отрицаю.
Я замахнулся на нее, но она поймала меня за кулак.
— Слишком медленно.
Я дернул головой вперед, мы коснулись друг друга лбами, я провел пальцами по тонкому шраму у нее на шее.
— Откуда у тебя это?
Она посмотрела в сторону:
— Это болезненное воспоминание.
— Типа того, что тебе перерезали горло и ты восстала из могилы?
