Губы девушки невольно приоткрылись навстречу его поцелую, аруки сами собой обвили его шею. Все мысли о том, что перед ней враг,испарились, и она, незаметно для себя, уступала чужой, неизмеримо более сильнойволе.
Донован отпустил ее столь же резко, как и привлек, и Кэтринощутила мучительный стыд за свою слабость, в основе которой лежало влечение.Раздавленная пережитым, она метнулась в сторону, но Донован стиснул еезапястье, мешая ударить себя.
— Я никогда не буду твоей!
— Я уже сказал, что не нуждаюсь в уступках: чтобы ты там ниговорила, в твоих жилах течет горячая кровь, и я сумею довести ее до кипения.Хочешь, попробуем сейчас?
Донован двинулся к кровати, заметив в ее глазах страх,который Кэтрин пыталась скрыть. Теперь она боялась самой себя, своей страсти,не подчиняющихся сознанию и воле чувств.
— Я буду ненавидеть тебя до конца жизни.
— Ничего, Кэтрин, это я как-нибудь переживу. Мало-помалу ясумею пробудить более нежные чувства.
— Любовь, например, — с сарказмом сказала девушка.
— Если и не любовь, то уж страсть-то точно. Этого будетдостаточно.
— Так тебе неважна любовь, ты готов обойтись и без нее?
— Любовь? Это глупый сон, игрушка для поэтов и мечтателей.Зачем она мне, когда я получу все, что желаю? Прекрасный замок, красивую жену,которая подарит мне здоровых сыновей, состояние. О любви кричат те, у когоничего нет, ну а меня избавьте, пожалуйста. Я всего добился сам, своими руками,головой, а когда нужно — мечом. И можешь мне поверить, Кэтрин, я никогда не выпускаюиз рук то, что сумел схватить.
— Не заставляй меня разыгрывать этот фарс с женитьбой!
— Фарс? Обещаю тебе, это будет настоящий брак, и онсовершится как на небесах, так и на земле.
— Ты еще пожалеешь об этом!
— Опять угроза, Кэтрин. Не надо. Не пытайся остановитьвосход солнца — это выше твоих сил. Вскоре король публично объявит о нашемпредстоящем венчании, и мы станем мужем и женой. Ну, ладно, Кэтрин, — заявилДонован, уверенный в глубине души, что сделан первый шаг к тому, чтобы статьхозяином ее воли. — У меня неотложное дело, иначе бы я более убедительнотебе доказал, что твое будущее далеко не так мрачно, как кажется.
— Иди и поскорей дай мне отдохнуть от тебя... А куда тысобрался?
— Уже начинаешь ревновать, любовь моя? — подсмеиваясь, сказал Донован.
— Нет. Просто я надеялась, что ты едешь на какую-нибудьстычку, с которой не вернешься.
Он снова рассмеялся и поцеловал ее еще раз, затем неохотно,со вздохом отпустил и шагнул в сторону, чтобы взять чистую одежду. ГлазамиКэтрин, не отрываясь, следила, как он одевается.
Она смотрела, как он натягивает на себя чистую рубашку,белизна которой казалась особенно ослепительной на его бронзовом теле. Да,Донован, без сомнения, красив, и тело его, без преувеличения, прекрасно, но,подумала она с болью, сердце у него из камня.
Кэтрин лихорадочно искала путь к бегству. Но что она могласделать? Приближенный короля, ее тюремщик обладал почти неограниченнойвластью...
Переодевшись, Донован сел, чтобы натянуть сапоги, затемвстал и поднял плащ.
— Вы здесь в полной безопасности, — с издевательскойулыбкой сказал он. — Кстати, можете, не смущаясь, пользоваться моейпостелью. Только не вздумайте покидать эти комнаты до моего возвращения, иначепознакомитесь с холодной и сырой камерой. Мои люди получили приказ глядеть завами в оба.
И он вышел, закрыв за собой дверь.
Кэтрин медленно уселась на кровать и начала размышлять. Былоочевидно, что кто-то отбил у Мак-Адама всякое доверие к понятию «любовь». Ктоэто мог сделать?
И тут ее осенило, как решительно и по полному счету онасможет ему отомстить. А что, если вся его неприступность — лишьдоспехи, скрывающие его уязвимость? Что, если это он боится ее, а не наоборот?Она поднялась, разделась и, нырнув под одеяло чужой постели, уснула сномудовлетворенного, прожитым днем, человека.
Улыбка сошла с лица Донована, едва только он вышел за дверь.Ему уже давно следовало заняться другим делом, но в своих расчетах он не принялво внимание то воздействие, которое способна на него произвести исключительнаякрасота Кэтрин.
Он еще раз предостерег себя от легкомысленности в отношенияхс этой девушкой. Ошибка в молодости обошлась ему слишком дорого, и он, ДонованМак-Адам, не собирался дважды попадаться в одну и ту же ловушку.
Он не должен подчиняться гипнозу ее прекрасного тела, сказалон себе. Просто он желает ее. Что ж, когда она станет его женой, никакихпроблем не будет. Он будет владеть этим редкостным созданием, и жизнь ихпотечет в русле, где будет много страсти, но никакая любовь не спутает емукарты.
Донован, шагая, рассеянно прикоснулся к шраму на щеке. Онаего заклеймила, что ж, теперь его черед. Он овладеет ее телом и душой и, раноили поздно, сделает ее такой женщиной, какая ему нужна.
Сейчас ему предстояло покончить с делом, не терпящимотлагательства. Уверенность в том, что Эндрю Крейтон — английскийшпион, заставляла его спешить. Эндрю, если это был он, ранен, и едва ли такскоро успел вернуться домой. А если он и вернулся, — кто рискнет укрыватьанглийского шпиона и оказывать ему помощь? Энн Мак-Леод не настолько глупа,чтобы рисковать репутацией и будущностью своей семьи. Она слишком любит сеструи брата. А дальше... Эндрю Крейтон заговорит в его руках как миленький, и уДонована Мак-Адама будет дополнительный козырь в его партии с Кэтрин.
Довольный собой, в сопровождении трех воинов, он поскакал кдому Мак-Леодов.
Эндрю, без малейшей боязни представавший перед лицоммонархов, хладнокровно встречавшийся с глазу на глаз со смертельной опасностью,остолбенело взирал на пару бездонных темно-голубых, фиалковых глаз.
— Леди Энн... — начал он, запинаясь. Наконец емупришел в голову естественный в этой ситуации вопрос: — Что вы здесьделаете?
— Дожидаюсь вас. И уже не первый час.
— Но почему?
— Потому, Эндрю Крейтон... или кто бы вы ни были, что у меняк вам есть несколько более чем серьезных вопросов, которые требуют немедленногоответа.
— Боюсь, однако... — Он собрался все отрицать, но Энн ужеразглядывала его окровавленную рубашку, и глаза ее расширились от ужаса.
— Вы ранены!
— Так, ерунда, царапина. Я сам обо всем позабочусь, есливы...
— Пожалуйста, хватит! — Ее глаза загорелисьгневом, щеки порозовели. Такой Энн ему еще видеть не приходилось. — Сядьте и, пожалуйста, Бога ради, не кормите меня байками для малолетнихдетей. Мне приходилось ухаживать за ранами брата, и я разбираюсь, что ерунда, ачто — нет. Сидите, я сейчас принесу воды.
