Дальше для фантазий хватит настоящей биографии. С японским разведчиком Ватанабе, прикрывавшимся дипломатическим статусом, знаком с детства. При помощи японского консульства освободился от военной службы у белых. В конце 1922 года согласился работать на японцев, чтобы отплатить свой долг. С одобрения Ватанабе устроился на службу в ПримГПУ, уехал в Москву. В 1925 году установил связь с секретарем японского посольства, на самом деле полковником Генштаба Сасаки Сейго. «Сасаки преподал мне линию поведения, сводящуюся к тому, чтобы я с максимальной осторожностью закреплял свое положение в ОПТУ». Закрепившись, летом 1932 года встретился с помощником военного атташе Ямаокой и получил указания по предоставлению разведывательных сведений. Ямаока пообещал, что Киму помогут организовать технические выемки из сейфов военного атташата (документальный материал при этом будет дезинформационным), окажут полное содействие в вербовке любого из японцев, находящихся в СССР, и позволят проводить комбинации с дипкурьером для перлюстрации документов. Все это поднимет вес Кима у руководства ОГПУ.
Верховин старательно записывает, Минаев подсказывает, задает наводящие вопросы, формулирует ответы — остается кивать головой или молчать. Молчание — знак согласия.
На последующих встречах Кима с Ямаокой ему были переданы: данные о структуре органов ОГПУ и методике работы контрразведывательного отдела, об объектах под наблюдением ОГПУ, список агентуры по японской линии, ряд секретных приказов и ориентировок по японским и корейским делам, а также некоторые дислокационные данные по РККА.
— Как вы завербовали Гая и Николаева-Рамберга?
Ким внутренне вздрогнул. Он не очень-то высоко ценил своих бывших начальников, но одно дело наговаривать на себя, а другое…
— Гай сознался, что вы свели его с японским майором Мидзуно.
Сознался и Ким… В мае 1936 года он пригласил Гая на явочную квартиру якобы для беседы с завербованным Мидзуно. Гаю показали секретные документы с его подписью и намекнули, что они могут быть опубликованы в японской прессе. Но в случае успешного сотрудничества Мидзуно пообещал Гаю устроить побег в Японию, где его наградят генеральским чином. Уходя, Гай сказал: “Теперь все в порядке. На меня надейтесь”. А с Николаевым вышло проще. Начальник 6-го отделения был завербован в начале 1935 года на пьянке у резидента Хильми, работавшего с ближневосточной агентурой НКВД — благодаря компрометирующим материалам о связях Николаева с агентом Саркисянц и самим Хильми, имевшим подозрительные доходы. «С моих слов записано правильно. Р. Ким».[29]
Марк Гай, впрочем, рассказывал совсем иное, но на то они шпионы и предатели, чтобы лгать и изворачиваться.
Нарком Ежов, ознакомившись с показаниями Мотоно Кинго, полностью отдал потрясающему разоблачению очередное спецсообщение Сталину о следственной работе НКВД (от 21 мая 1937 года).
23 мая допросы продолжились. «Я предназначался японским Генеральным штабом главным образом для разведывательной работы для “хидзиодзи” (чрезвычайного времени, т.е. предвоенного и военного периода). Пользуясь своими возможностями, освещал факты вербовок советских граждан в окружении японцев, организацию наружного наблюдения за наиболее подозрительными японцами, передал в атташат список агентуры, подставленной японцам, сообщал сведения из ежедневных секретных рапортов Особого отдела наркому внутренних дел. Передал атташе Хата список советских граждан, годных для вербовки. Вместе с дезинформацией передавал военным атташе через агента “Тверского” настоящие данные — о дислокации авиационных бригад, постройке укрепрайонов и т.д. “Японская агентура, которая была приобретена органами ОПТУ — НКВД по линии военного атташата, по существу, была для НКВД подставлена…” Поездка в Прагу в 1936 году за материалами от Мидзуно была лишь предлогом для встречи с японским военным атташе в Германии генерал-майором Осими. Встреча не состоялась, так как Осими был занят вопросом заключения германо-японского пакта. Зато на обратном пути в Варшаве на вокзале переговорил с военным атташе Японии в Польше генерал-майором Савада. Тот сообщил об “энергичной разведывательной работе на Одессу и вообще юг СССР через Румынию” и предупредил о приезде в СССР своего агента — польского журналиста Оссендовского. Когда он выйдет на связь, паролем будет фраза “Земля есть шар”, сказанная по-гречески. Но Оссендовский так и не объявился. С моих слов записано правильно. Р. Ким. Допросили: Минаев, Верховин».[30]
2 июня Сталин, выступая на расширенном заседании Военного совета при Наркомате обороны СССР, объявил: «Ягода шпион, и у себя в ГПУ разводил шпионов… Наша разведка по линии ГПУ возглавлялась шпионом Гаем, и внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа хозяев этого дела, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу сколько угодно, только не для нас. Разведка — это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение».
Марк Гай был расстрелян 20 июня 1937 года. Создателя советской контрразведки и внешней разведки Артура Артузова (после ИНО он служил в Разведывательном управлении Штаба РККА) за организацию антисоветского заговора приговорили к высшей мере наказания 21 августа 1937 года. Его преемника на посту начальника КРО Яна Ольского арестовали 30 мая, расстреляли 27 ноября 1937 года. Бессменного руководителя Спецотдела ОПТУ — ГУГБ Глеба Бокия арестовали 16 мая, расстреляли 15 ноября 1937 года. Генриха Ягоду берегут для нового грандиозного судебного процесса, подготовка к которому закончится в январе 1938 года.
* * *
Для правосудия недостаточно личного признания. Госбезопасность собирает свидетельства и доказательства шпионской деятельности Кима.
Арестованный секретарь ГУГБ НКВД Павел Буланов на допросе 2 июня 1937 года признается: «Со слов Ягоды знаю, что Ким является крупным японским разведчиком…
Ягода приказал Гаю облегчать шпионскую работу Кима… Говорил, что Ким прикрывает японские шпионские базы и связи на территории Советского Союза». Почему те же показания не берут у самого Ягоды — непонятно. Видимо, следователи выясняли более важные моменты контрреволюционной деятельности бывшего наркома.
9 июня гр. Ким Р.Н. предъявлено обвинение в совершении преступления, предусмотренного ст. 58.6 УК РСФСР — шпионаж. В тот же день обвиняемый подписывает следующий документ: «Признаю себя виновным в том, что начиная с 1922 года по день моего ареста я, находясь на работе в ОГПУ — НКВД, был связан с японской разведкой и по ее заданию занимался активной разведывательной работой в пользу Японии. Мотоно Кинго (Ким)».
