Прошло три года. В журнале печатаются отчеты Общества, составленные секретарем Н. К. Рерихом, а сам Рерих становится постоянным участником выставок «Мира искусства», что вызывает резкую критику В. В. Стасова.
В 1903 году, накануне открытия выставки «Современное искусство», Александр Бенуа, уже считавший себя непревзойденным критиком и издателем, в своем журнале «Мир искусства» поместил статью, где резко обругал недавно проведенную в Обществе поощрения художеств выставку современной французской живописи. Эта статья вызвала сильный резонанс из-за того, что Александр Бенуа, со свойственной ему иронией, намекал на многих уважаемых членов Общества, причем эти намеки были достаточно обидными. Позже свою бестактность Бенуа объяснял тем, что он обиделся за французское искусство, хотя, скорее всего, щербатовские миллионы и многообещающие прожекты Грабаря несколько вскружили ему голову. После выхода статьи на специально созванном собрании Общества многие его члены высказались против Бенуа. Их поддержал даже его старший брат, а также Е. А. Сабанеев, М. П. Боткин и А. И. Сомов.
Через несколько дней после этого собрания состоялось открытие выставки «Современное искусство». Бенуа отвечал за приглашенных на выставку и суетился у входа, чтобы не обделить вниманием кого-нибудь из именитых гостей. Увидев толпу напротив здания, к дому на Большой Морской улице подошел Е. А. Сабанеев, директор школы Общества поощрения художеств. Взглянув на Бенуа, он осторожно отозвал его в сторону, решив пожурить молодого главного редактора за бестактное выступление в «Мире искусства», но Александр вместо извинений полез в драку. Бенуа в своих воспоминаниях через много лет несколько смягчил этот неприятный инцидент:
«…на тех же днях состоялось торжественное открытие предприятия князя Щербатова „Современное искусство“. Я находился в качестве участника этого дела для приема гостей, приглашенных на вернисаж, у входа на выставку. И как раз одним из первых пожаловал директор школы „Общества поощрения художеств“ Е. А. Сабанеев. Он сразу отвел меня в сторону и с тоном „начальника, делающего выговор подчиненному“, произнес злополучную фразу: „Как вам не стыдно. Вы получаете жалованье от императорского „Общества поощрения“ и позволяете себе так о нем отзываться“. Фраза была глупая, и, в сущности, мне следовало бы ее пропустить без всякого внимания, но мои нервы (как это часто бывает на вернисажах) были особенно натянуты, и я почувствовал в этой фразе такое оскорбление, что слепая ярость сразу овладела мной. Не успел я сообразить, что делаю, как уже судорожно сжимал обшлаг сюртука Сабанеева и, потрясая его изо всей силы, с шипением произносил какие-то ругательства вроде „негодяй“, „мерзавец“ и т. п. Насилу он вырвался и убежал, а меня схватили подоспевшие знакомые и друзья и увели в соседнюю комнату».
Друзья не только увели Александра Бенуа, но и изрядно напугали, что теперь, вероятно, ему придется драться на дуэли и, скорее всего, он падет от руки обиженного, так как настоящие художники должны волею судьбы погибать в расцвете лет, как Александр Пушкин. Бенуа сильно струхнул, хотя и не показывал своего испуга, а продолжал браваду и выбрал себе секундантов — Философова и Дягилева.
Однако старый Сабанеев не хотел портить с Александром и его братом дружеских отношений и прислал Бенуа письмо, в котором несколько извинялся за то, что не вовремя подошел к разгоряченному художнику. Бенуа торжествовал и решил не отвечать на него, и даже показал его своим товарищам. Однако такого поведения Сабанеев уже списывать на молодую горячность не захотел и поставил вопрос о поведении Бенуа на собрании Общества. От имени Совета ему было направлено официальное предупреждение, что в случае повторения подобного отношения к Обществу поощрения художеств и его членам оно будет вынуждено расстаться с ним как с редактором своего журнала. Бенуа думал пять дней. Выставка вначале приносила хороший доход, ювелирные украшения Р. Лалика бойко продавались, и 13 февраля он послал вице-председателю просьбу о своей отставке, не сопроводив ее никакими объяснениями.
Тем временем выставка становилась все популярнее и популярнее, к тому же ее посетил император Николай II со своей супругой, что гарантировало приток именитой публики. Однако приобретать слишком ажурную мебель или неудобный, но шикарный интерьер какой-либо из выставочных комнат никто не собирался. А решившиеся было на покупку, сталкиваясь с неприспособленностью интерьера, сразу же отказывались от этой идеи. Так было и с комнатой, оформленной художником А. Я. Головиным под русский терем или светелку, размеры и убранство которой создавали некоторые неудобства.
«Головинский терем произвел в полном смысле слова фурор на выставке и более, чем какая-либо другая комната, привлек внимание государя. Надо ли говорить, как радовался милый автор, к которому я испытывал такую симпатию. Нам везло на забавные эпизоды с „великими“: вел. кн. Владимир Александрович впрямь „влюбился“, по его словам, в головинский терем и, войдя с нами в переговоры, уже весьма продвинутые, относительно приобретения этой комнаты для своей дачи в Царском Селе, долго засиживался в ней и полушутя чуть не решился взобраться на лежанку „отдохнуть по-русски“, к ужасу посетителей.
— Да еще, пожалуй, захраплю, как труба, — вот будет номер.
Кончилось все неблагополучно. Выходя из низкого терема, вел. князь забыл нагнуться и сильно ударился головой о косяк резной двери:
— Вот и шишка! Плохая примета, видно, не купить… — выкрикнул он своим густым басом, столь знакомым по военным парадам, заодно рассердившись на себя и на комнату»[94].
Тем временем все стали уговаривать Александра Бенуа забрать прошение об отставке, повиниться и вернуться обратно в журнал — все-таки служба надежнее только что созданного предприятия, даже новый вице-председатель Общества Ю. С. Нечаев-Мальцев лично просил его остаться на должности главного редактора. Да и сам Александр уже раскаивался в своих скоропалительных решениях. Как потом написал Бенуа: «Самому до смерти хотелось это сделать — тем более что я все еще продолжал работать над теми выпусками 1903 г., которые решил посвятить Петру Великому. Но я не мог сообразить, как это сделать, как взять назад свою отставку без ущерба собственному достоинству».
Николай Константинович Рерих предложил свою помощь Александру Бенуа. Он обещал договориться с председателем Общества принцессой Ольденбургской, чтобы она сама письменно попросила Бенуа остаться. Такой поворот дела очень льстил самолюбию Александра. Но недоброжелателей было слишком много, а для Рериха такая помощь могла стоить места секретаря Общества поощрения художеств. Тем более что Александр Бенуа несколько высокомерно вел себя с Рерихом, считая, что тот выполняет чье-то поручение. Тогда как на самом деле это была собственная инициатива Рериха. Взвесив все «за» и «против», Николай Константинович решил не ввязываться в этот скандал. А самоуверенный Александр целый месяц прождал Рериха в Петербурге и при этом не встречался с ним лично, считая ниже своего достоинства напрашиваться к Николаю в гости, а подсылал к нему общих друзей, Юрия Степановича Нечаева-Мальцева и Павла Петровича Марсеру, чтобы разведать обстановку. Однако ничего конкретного они так и не разузнали.
