– Словно бы подталкивают ее к катастрофе? – подсказал Стэн.
– Вот именно! – сказал я. – Так что, похоже, моя задача – пойти и выбрать Кнарроса, любого Кнарроса, первого попавшегося, лишь бы обеспечить Корифонской империи слабого правителя. Стэн, это очень неприятная часть магидских обязанностей.
– Понимаю, – отозвался он. – Мне тоже приходилось марать руки.
Я повздыхал, пробился к Дакросу и получил приглашение встретиться с ним в одном отдаленном пригороде Ифориона. Он сказал, чтобы я просто вышел на дорогу. А там меня найдут.
Нашли.
Едва я шагнул на холодную, мощенную брусчаткой улицу между двумя рядами домишек, как что-то – фьюить – промелькнуло мимо моей головы и – бам! – врезалось в низкую кирпичную стену. В меня оно не попало только потому, что я оступился на брусчатке и подвернул ногу. Тут же забыв про ногу, я шустро юркнул в садик за низкой кирпичной стеной и присел там, дожидаясь, когда противник ответит. В доме, соседнем с моим садиком, взвыл этот их жуткий лучевой пистолет. Из-за трубы на той стороне улицы вывалился объятый пламенем куль и шлепнулся куда-то, где мне было не видно. До меня донесся его запах. Меня замутило. Да, я знаю, что такое сплошь и рядом происходит в моем мире, да и во всех остальных мирах, но все равно меня затошнило, все тело стало как ватное, веки защипало. А еще мне совершенно искренне сделалось интересно, кто тут за кого.
Ответом был генерал Дакрос, который выбежал из соседнего дома.
– Магид, вы там живы? – крикнул он.
На вид он был вылитый папа-медведь из сказки про трех медведей – выскочил из крошечного домика в огромной мохнатой бурке с капюшоном, непохожей на армейское обмундирование.
При виде его медвежьего наряда я выдавил улыбку. Привстал на коленях и крикнул в ответ, что цел и невредим.
– Прошу прощения. Никак не удается окончательно решить проблему снайперов, – сказал генерал. Подошел и помог мне перебраться через стену и прохромать в дом.
Там густо пахло копотью. Я думал, что это мертвый снайпер, но потом генерал проводил меня в дальнюю комнату. Эта улица была выстроена на холме. В заднее окно должен был бы открываться прекрасный вид на город. А теперь это была панорама дымящегося пепелища: высокие здания с пустыми черными окнами, два разрушенных моста и одно величественно вздымающееся облако свежего серо-голубого дыма от пылающей посреди всего этого башни. В клубах дыма проблескивали ярко-алые вымпелы огня.
Дакрос снова набросил меховой капюшон и пояснил:
– В городе мятеж.
Он сильно похудел. Вид у него был еще более усталый и изможденный, чем в прошлый раз.
– Беднейшие слои недовольны дороговизной. – Дакрос запустил обе пятерни в черные волнистые волосы, которые заметно поредели после падения дворца. – Я сам не понимаю, как так вышло, – добавил он. – Просто деньги вдруг совсем обесценились. Мне пришлось издать приказ, что сколько должно стоить, хлеб и все такое, и назначить штрафы за повышение цен, но это не помогло. Только все товары исчезли в мгновение ока. Наверняка что-то продают тайно или по бартеру, но я не понимаю почему!
Меня охватила острая жалость к нему. Может, тут все и предрешено с самого начала, но отдуваться вечно приходится людям вроде Дакроса.
– Инфляция, так бывает в неспокойные времена, – сказал я. – Император сохранял стабильность – пусть даже только тем, что загребал себе все богатства, до каких только мог дотянуться.
– Ну так давайте найдем другого императора, и побыстрее! – сурово отчеканил он. – Магид, меня уже тошнит от самозванцев. Представляете, их было больше тысячи!
– Как вы с ними поступили? – спросил я.
Мой вопрос удивил его.
– Казнил.
– Неудачная мысль, – сказал я.
– За государственную измену и мошенничество! – ответил Дакрос. И пожал плечами: – Нельзя же, чтобы такое сходило с рук.
– Верно, – согласился я. – Но ведь есть и другие варианты. Кстати, где все остальные, что называют себя Кнарросами?
– А, я распорядился, чтобы их всех доставили сюда, они дожидаются вас в соседней комнате под стражей, – ответил Дакрос. – Их будут приводить к нам по одному, вы на них посмотрите. Годится?
Простой солдатский метод, подумал я. Неудивительно, что тут все разваливается. И все равно я был рад, что не придется разъезжать по здешним краям, чтобы опрашивать претендентов. Очень уж велика вероятность, что меня пристрелят. И щиколотка у меня болела, и оба колена – я разбил их, когда упал на мостовую.
– Ну, тогда ведите первого, – сказал я.
Мне бы не хотелось описывать восемь бесед с восемью обреченными. Все они были средних лет и выглядели довольно солидно. Прямо чувствовалось, как каждый из них в какой-то момент поглядел в зеркало и подумал: «А что, я похож на человека, которому император может доверять». Один был практически оборванец, один в сутане какого-то ордена странствующих монахов, один, похоже, из мелкой аристократии. Двое были школьные учителя. Кто его знает, почему они вдруг решили высунуться, разве что поглядели в зеркало, как я уже упоминал, и поняли, что воспитывают молодое поколение, так почему бы не молодое поколение императорской фамилии? Остальные трое были бакалейщик, фермер и поэт. Эти оказались сумасшедшими. Как и проповедник, как я вскоре убедился. Тот, что в лохмотьях, был хитрый мерзавец, аристократ – мерзавец бесхитростный. Большинство, когда я спрашивал, что за молодых людей они опекают, терялись либо уклонялись от ответа, хотя аристократ и распространялся о «пяти прекрасных сыновьях императора».
Чтобы понять, что все они мошенники, не потребовалось особых стараний и магидских приемов. А хуже всего то, что я не смог заставить себя солгать и объявить кого-то из них настоящим. Я посмотрел на напряженное лицо Дакроса. Посмотрел на поэта, которого выводили под конвоем. Я не мог так поступить с ним. Катись она, эта империя. Катись оно, Предопределение. С Дакросом надо по-честному, он заслужил.
Когда дверь за поэтом и его конвоем закрылась, я сказал:
– Увы. Никто из них не Кнаррос. Но вы сослужите добрую службу и самому себе, и империи, если устроите публичный судебный процесс. Да будет явлено и да свершится правосудие. Покажите их своим гражданам. Докажите, что безумные действительно безумны. А затем здоровых отправьте за решетку, а сумасшедших в лечебницу.
Не помогло. Дакрос так мыслить не мог, он был иначе воспитан. Он снова запустил пятерню в редеющие волосы и проговорил:
– Тошнит меня уже от жестких мер.
Это не означало, что он прислушался к моим словам. Это означало, что он опять предпримет жесткие меры, а это ему уже до смерти надоело. По-моему, если он и не приказал вызвать расстрельную роту прямо на задний двор, то только потому, что решил поберечь мои нервы. Он добавил:
– Сами понимаете, я только вам говорю, больше никому нельзя. Меня от всего этого уже тошнит. Никак не могу понять, почему все свалилось именно на меня, и хочу положить этому конец.
