— Нет в эстрадном.
— Это где?
— Под Воркутой.
— У меня родители там жили. Давно, правда, еще до моего рождения. Папа там на шахте работал. А мама так вообще из тех краев родом.
Леша раскидал колоду, и мы стали играть. Первая партия закончилась в течение нескольких минут, и Леша, радостно, как ребенок, улыбаясь, водрузил мне на плечи «погоны».
— Поздравляю!
— Спасибо, — откликнулась я. — Но это еще ничего не значит. Мы академиев не кончали, но и на старуху бывает проруха.
— Вы оптимистка!
— Угу. Еще какая!
Я неловко перемешала карты и аккуратно, раскладывая по одной, раздала их.
Леша улыбался. Вторая партия слегка замедлилась в темпе, но я стала играть внимательнее и свела партию вничью.
— Ну что? Как вам это, Алексей… Э…
— Федорович. Дерзко, смею заметить! — Он ласково и снисходительно улыбнулся. — Простите, а вы, кажется, не представились.
— Ира.
Леша ловко собрал карты, так же ловко перетасовал их и лихо раскидал на две стопки.
Я загадала, если козырь будет бубновый, я выиграю.
— Сдвигайте, Иришка.
Я вздрогнула. Так давно-давно меня называла мама.
— Иришка-ириска, — поддразнил он.
Я замерла и медленно подняла на него взгляд.
— Что-то не так?
— Нормально. — Большим пальцем правой руки я сдвинула колоду от себя и взяла верхнюю карту.
— Туз бубновый.
Я заволновалась. Неужели выиграю?
Игра пошла еще медленнее. Я четко видела каждый ход и, когда на руках у нас осталось по четыре карты, закрыла глаза и разом вспомнила все вышедшие из игры масти. Сопоставила со своими картами и тихо произнесла:
— Т-а-а-а-к. У вас две дамы — буби и крести, десяточка черви и… то ли валет, то ли девятка пик… Ага!
Я зашла к нему с королей, он их снял, и тогда я с ликующим восторгом водрузила ему на плечи две шестерки.
Леша смутился, и, когда я выиграла две следующие партии, он наконец сдался.
То, что он был расстроен, сквозило в каждом его движении.
— Ну, что вы? Это же случайность! Роковое стечение обстоятельств. — Я прикоснулась к его руке и посмотрела в глаза юноши.
— Я проиграл в последний раз тогда, когда вы в последний раз играли. А если точнее, года два-три назад. И то, по правде сказать, я был болен, с высокой температурой, к тому же мы играли трое суток и почти ничего не ели. У меня просто закружилась голова, и я положил не ту карту.
Леша собрал карты и убрал их в сумку.
— Вы не возражаете, я выйду?
— Да-да, конечно.
Он взял пачку сигарет и вышел из купе.
Я забралась с ногами на диван, уткнулась носом в холодную плоскость окна и, тихонечко ударяясь лбом о стекло на стыках, стала думать о своем.
— Смотри, Папань, птичка-синичка.
— И в клеточке!
Два волосатых в крутом подпитии молодчика дохнули разом в мое лицо смесью перегара, лука, селедки и еще чего-то невыносимого.
— Одна, видать, едет. Видишь, постельки-то все пустые.
Я сообразила, что Леша еще не снимал с верхней полки белье, его диван матово поблескивал дерматином.
— А что это ты одна, пташечка?
— Отстань! — Меня передернуло.
— Вот непруха так непруха, — осклабился желтыми зубами тот, что постарше, которого сотоварищ назвал Папаней. — Норовистая кобылка.
Он захлопнул за спиной дверь и полез ко мне.
— Раш, постой на стреме.
Чернявый, в линялых трико и застиранной до непонятного цвета тенниске, с готовностью отозвался:
— Только быстрей, Папань.
— Уйди, говорю! Отстань! Я с мужем! Он тебе сейчас объяснит, кто птичка. Крылышки обломает, идиот.
— Ух ты, какая разговорчивая. Иди, говорит, от. Раш, ты слышишь, говорит: иди от! Ха-ха-ха. — Он нацелился на меня противными узкими щелочками красных, как у кролика, глаз. — Все посылают «иди на…» Ха-ха-ха, а эта, значит, «от»…
И вдруг его глаза зло сверкнули.
— Я пойду! — грозно пообещал он. — Я тебе так пойду — и «от», и «на».
Он стал торопливо расстегивать штаны, и ужас омерзения захлестнул меня. Я схватила со стола бутылку с лимонадом и занесла ее над головой.
Неожиданно дверь отворилась, и в купе вошел Леша.
— Ребята, проблемы?
— А ты кто такой, сучонок стриженый?
Кулак Лени молниеносно вылетел в челюсть Папани. Тот откинулся головой назад и, с трудом вернувшись в первоначальное положение, тупо воззрился на Лешу.
— Ну, так бы и сказал, что муж. Так бы и сказал. — Раш уже стоял в коридоре и, пятясь, гнусаво извинялся: — Мы перепутали, извини, брат.
— Собачий хрен тебе брат, козлина.
Папаня, прижимая к челюсти грязную ладонь, сквозь узловатые пальцы которой сочилась кровь, тоже осторожно, бочком обходя Лешу, поспешил ретироваться. Только отойдя на довольно приличное расстояние, он кинул через плечо:
— Еще встретимся, падла!
Леша взял полотенце и протер им руки. Я молча, с явным восторгом, смотрела на этого высокого гибкого парня.
— Простите, Иришка. Не сдержался… Я таких подлецов столько перевидел. Трусы они. Только к слабым или шоблой, а по одному — трусы. Шакалы. — Он мельком взглянул на меня.
— Они вас не тронули?
— Не успели. Спасибо. А здорово вы его!
— Вот-вот, мы его. — Он весело подмигнул мне. — А что это мы на «вы»?
— Не знаю. — Я смущенно пожала плечами. Если сравнивать с Кириллом, то Леша почти мой ровесник. А если с моими одноклассниками, то какие же они еще дети. — А сколько вам лет?
— Ну, не так уж и стар. — Всего-то двадцать семь. Так что можешь смело обращаться ко мне на «ты».
«Двадцать семь, — ужаснулась я. — Ларка бы снова сказала, что я геронтофилка», — но вслух произнесла:
— Странно, я думала — от силы двадцать.
Леша вопросительно посмотрел на меня и спросил:
— Что, много? Я понимаю, много. У тебя, наверное, мальчик есть. Есть?
Я промолчала. Ну, что я могла ему ответить? Мальчик!.. Если Киру можно считать мальчиком… И тут мне вспомнился эпизод из «Двенадцати стульев»: «Кто скажет, что это девочка, пусть первым бросит в меня камень…»
Мне стало смешно.
— А можешь не отвечать. Вон как разулыбалась, сразу видно, что есть. Ну и ладно…
