Разумеется, он считал Арбогаста полностью невиновным! И считает до сих пор. Внимательными глазами из-под тяжелых век Майер испытующе смотрел на Клейна. Он подозвал кельнера, распорядился подать еще один бокал и налил Клейну красного вина из своего графина. Почему же он в таком случае после проигрыша дела ничего не предпринял? Улыбнувшись, Майер поднял бокал.
— Однако, дорогой коллега! Вам ведь известно, как трудно добиться возобновления дела. Я действительно предпринял все, что было в моих силах.
Ансгар Клейн кивнул.
— Только не поймите меня неправильно. Но это ведь сущий скандал! На основе чудовищного вывода судмедэксперта Ганс Арбогаст сидит в каторжной тюрьме с 1986 года. Но, с другой стороны, если не только обжаловать приговор во всех инстанциях, но и постоянно настаивать на возобновлении дела, то юриспруденция просто-напросто пойдет вразнос.
Ансгар Клейн вновь кивнул. Майер был, вне всякого сомнения, прав. Приговор в каждом отдельном случае базируется на авторитете закона и на добросовестности процедуры. А это означает, что каждое возобновление дела ставит под вопрос и авторитет, и добросовестность. А сколько таких вопросов выдержит система, это и само по себе вопрос.
— Поймите меня, дорогой коллега: приговор должен иметь окончательную силу. Иначе о юридических решениях и вовсе не будет смысла говорить.
— Да, понимаю.
Ансгар Клейн теперь уже не понимал, стоит ли озадачивать своего визави вопросами, которые он подготовил заранее. Вновь и вновь, не отрываясь от трапезы, посматривал на него Майер внимательными глазами. Но Клейн молчал, размышляя над тем, каково это — быть адвокатом в таком маленьком скучном городке, молчал и посматривал в тарелку. Дежурным блюдом были кенигсбергские клопсы с фигурной лапшой. Ансгар Клейн собрался с духом.
— А почему вы практически не навещали своего подзащитного?
Мейер только посмотрел на него и отчаянно заморгал.
— Да ладно. — Клейн резко поднялся с места. — Так или иначе, теперь это дело перешло ко мне, и я прошу вас впредь воздерживаться от каких бы то ни было публичных действий и высказываний по Гансу Арбогасту.
Уже поднимаясь по лесенке, Клейн повернулся и посмотрел на залитый светом из окна столик. Глаза Мейера поблескивали, и Клейн был рад, что они смотрят не на него. С облегчением отправился он в редакцию местной газеты и попросил подобрать ему в архиве вырезки по делу Арбогаста. Так как пообедать ему не удалось, ужинать в гостиничный ресторан (а остановился он в “Пальменгартене”) он отправился рано, также рано удалился в номер и, разложив материалы на ненужной второй половине двуспального ложа, изучал их до глубокой ночи. И даже когда он выключил свет, факты и фактики по делу продолжили свое мелькание у него в мозгу: чувства жены Арбогаста, высказывания газетчиков и адвоката, речь прокурора, мнения других юристов, так или иначе занимавшихся делом Арбогаста. И когда все эти голоса наконец смолкли, последним образом, мелькнувшим перед сном, стало любовное свидание Арбогаста с этой девицей — их страстные объятия и ее внезапная смерть. Что же почувствовал в эти мгновенья Арбогаст — с тихим ужасом этой мысли доктор Клейн и заснул.
21
На следующее утро, в десять часов, Ансгар Клейн вновь был уже в Брухзале. Дожидаясь клиента, он обдумывал их вчерашний разговор. Задним числом его изумила серьезность Арбогаста, неприкасаемость на грани неуязвимости. Даже в сложившейся ситуации от сына трактирщика следовало бы ожидать большей непосредственности в выражении своих чувств. Холодом веет от него, подумал Клейн, перебирая материалы первого процесса. Когда в комнату для свиданий ввели Ганса Арбогаста, стол был уже усеян бумагами, и Ансгар Клейн смерил заключенного таким взглядом, словно видел его впервые. Арестант уселся и кивнул адвокату.
— Все это происходило перед самыми выборами в бундестаг, не так ли? — начал Клейн.
Арбогаст пожал плечами и промолчал. Адвокат посмотрел на него еще внимательнее, чем накануне. Лицо заключенного оставалось абсолютно невозмутимым.
— Вы голосовали за Аденауэра?
Арбогаст погрузился в размышления.
— В то воскресенье я вообще не пошел на выборы, — ответил он наконец сдавленным голосом.
— Сдаваться полиции вы отправились в понедельник, 7 сентября 1953-го?
— Да.
— Тогда понятно. В те выходные вам конечно же было не до выборов. Однако к делу. Сначала вы заявили, будто подвезли госпожу Гурт первого сентября, подвезли — и высадили где-то на шоссе, предварительно купив у нее сумочку в подарок вашей супруге. И категорически отвергли предположение о том, что у вас с нею было хоть что-нибудь. Потом вы заявили под протокол, будто госпожа Гурт внезапно умерла у вас на глазах. И в конце концов признались, что умерла она у вас в руках, хотя, конечно, убивать ее у вас умысла не было.
— Да.
— Затем однако же вы отказались от этого признания, заявив, будто вас вынудили его сделать.
— Да.
— У вас случались приводы в полицию. Будучи подмастерьем мясника, вы разделывали туши с особой брутальностью. В “Бадишер Цайтунг” за 13.1.1955 значится: “Прокуратура считает Арбогаста извергом, садистом и человеком самых низменных страстей”.
— Я не убивал Марию Гурт. И никакой я не садист.
— Профессор Маул достаточно наглядно изобразил, что же, на его взгляд, имело место на самом деле.
— Мы занимались любовью и тут она внезапно умерла. Вот как оно было.
Ганс Арбогаст заметил, что в горле у него першит уже меньше.
— Но вот ведь ваши собственные показания: “Тогда, должно быть, и произошло непоправимое. Очевидно, я перекрыл ей кислород”. Вот эти слова насчет перекрытия кислорода, не означают ли они, что речь идет об удушении?
— Нет, как раз, нет. Но я держал ее за шею.
— И совершенно случайно задушил?
— Нет. То есть, я не знаю.
— Профессор Казимир, обследовавший вас в течение шести недель, также вам не поверил и с психиатрической точки зрения поддержал выводы профессора Маула. Казимир заявил, что вы прекрасно понимаете, что вы на самом деле сделали, но не хотите признаваться в этом и отвечаете с деланной уклончивостью и неопределенностью, что можно установить исходя из нескольких симптомов.
— Но я не виновен.
— И доктор Шварц из грангатской Службы здравоохранения, вас также обследовавший, исходит из того, что, далее я цитирую: “А. медленно умертвил госпожу Г., истязая ее и занимаясь с ней извращенным сексом. Подобное поведение вытекает из натуры А. Как уже установлено, А. — человек грубый и брутальный, с выраженными садистскими наклонностями. Не вызывает сомнения, что он зверски истязал ее, сексуально использовал извращенным образом и возбуждался от испытываемых ею страданий. Тело он перенес на место поблизости от того, где был обнаружен труп Ноймайер, убитой при сходных обстоятельствах”. Вы что, и госпожу Ноймайер тоже убили?
