Долентовский внимательно посмотрел на жену, но перебивать и останавливать ее не стал. Она торопливо продолжила:
— Эта женщина подробно описала происходящее с нею, а потом… — Катерина подняла глаза на мужа. — Потом муж все узнал и последние записи касаются того, что… В общем, она боялась за жизнь любимого человека и за собственную жизнь, я полагаю.
— Когда точно это случилось? Там есть указания на время?
— Да. Все, что записано в ее дневнике, было написано в мае 1735 года. А последние записи относятся к июлю того же года.
— Именно в июле пошел слух, что от Долентовского сбежала жена.
— Что же там произошло? Какой ужас… — прошептала Катенька.
Невольно ей на ум пришла мысль, что она ведь оказалась почти в такой же ситуации и… И как поступил с нею ее муж, ее Алексей? Как он был великодушен, как он любит ее! И она любит его, без сомнения! А тот, другой Долентовский, Григорий… Неужели тот убил свою жену?
«И за что Алексей так добр ко мне? — подумала она. — Какая же я счастливица… А ведь все могло обернуться куда как хуже и страшнее!»
— Что с тобой? — услышала она голос мужа. — Ты побледнела…
Алексей поспешно подошел к ней и, обняв рукой за плечи, поддержал, так как Катенька уже покачнулась и чуть не упала в приливе какого-то страха.
— Ты что? А ну-ка сядь, — он бережно подвел жену к креслу и усадил ее в него. — Что с тобой?
— Я боюсь, — она смотрела мимо него, уставившись куда-то в стену.
— Чего? Помилуй, душа моя, чего ты боишься?
Катенька перевела взгляд на мужа:
— Я подумала, что ей очень не повезло… Григорий, наверное, убил жену… Убил из ревности…
Алексей замер при этих словах.
— И что же? — через некоторое время спросил он. — Чего именно ты боишься?..
— Я неправильно выразилась… Я не боюсь, а просто думаю, что… Как мне повезло, — выдохнула она и неожиданно обхватила Алексея руками и, прижавшись к нему, заплакала.
— Ну что ты… — он привлек жену к себе и успокаивающе прошептал: — Такого не могло случиться с нами, если ты об этом. Ведь я люблю тебя, и всегда знал, что и ты любишь меня… Просто я хотел…
— Что? — Катенька резко подняла голову и уставилась на него в каком-то страстном ожидании.
— Признаюсь, я желал немного помучить тебя, ведь я сам так… так мучился от ревности… Но я ни минуты не сомневался, что ты хочешь быть со мной, — растерянно усмехнулся он.
— Как так?
— Не знаю. Я чувствовал это. Я определенно чувствовал это. И я знал, что ты не уйдешь, что мы будем вместе. Помнишь тот наш спор? — оживился он. — Точнее, то как ты кричала на меня. Помнишь?
— Не надо! Не вспоминай этого, пожалуйста! — она закрыла лицо руками, страшно стыдясь этих слов и поступков.
— Ну хорошо, не буду… Только позволь сказать тебе, и это, поверь, в последний раз, что меня поддержало тогда.
— Что? — прошептала она.
— Когда ты кричала в запале, то способна была на любое злое и несправедливое слово, но вот когда тебе потребовалось отвергнуть меня не в запальчивости, а при холодном рассудке, то тут ты замолчала. Помнишь? Ты никак не могла хладнокровно и расчетливо решиться уйти от меня. Ты сомневалась, и не просто сомневалась, ты не желала этого! И лишь только я увидел и почувствовал это, то во мне возродилась надежда. Я понял, что еще не все потеряно, что ты на самом деле не хочешь покидать меня, а просто… просто обижена. И ты была права. Мне не стоило оставлять тебя в одиночестве ни на минуту, не стоило предоставлять тебя самой себе, поддаваясь глупым и беспочвенным сомнениям. Я должен был быть всегда рядом, ловить каждую твою мысль, каждый вздох, каждое движение. Теперь уже я такой ошибки не допущу!
— Да, я никак не могла сказать тебе «уходи», — пылко заговорила Катенька. — Я помню, как ужасна мне казалась сама мысль о том, что надо сказать тебе «оставь меня, я люблю другого». Ты тогда потребовал холодного отчета, а я не могла. Вот если бы я продолжала кричать, то в крике могла бы высказать любую глупость. Ведь сказанное в запальчивости всегда можно взять назад, а вот сказанное спокойно и тихо — нет…
— Да уж, хитрюга… — рассмеялся Алексей.
Хлопнула дверь:
— Барин, там к вам господин Лопухин, — это в комнату с поклоном вошел дворецкий.
— Что? — вздрогнула Катенька. — Я…
— Успокойся, душа моя, успокойся… Я сейчас выйду, — обернулся Алексей к дворецкому. — Вели гостю подождать в гостиной. А ты ни о чем не беспокойся, Катенька, — он успокаивающе погладил жену по руке. — Я скоро вернусь, — при этих словах Долентовский поднялся и пошел к двери.
— Не ходи к нему!..
— Я скоро вернусь, — повторил Алексей спокойно.
20
1816 год
— Приветствую вас, сударь! — Лопухин живо обернулся к хозяину дома и улыбнулся так широко, как только мог.
— И вам доброго дня, — спокойно ответил Долентовский. — Рад видеть вас в столь бодром расположении духа. И что тому причиной, осмелюсь спросить?
— Признаться, я ожидал от вас другого приема. Более холодного, что ли…
— Вот как? Отчего?
— Ну-у… отчего… — протянул Лопухин. — Неужели вы не догадываетесь?
— Совершенно не догадываюсь, — Алексей вежливо улыбнулся.
— Позвольте тогда мне говорить прямо.
— Сделайте милость.
Лопухин прошелся по комнате и, наконец остановившись перед Алексеем, произнес:
— Для вас, как мне кажется, не являются тайной мои отношения с Екатериной Петровной… С вашей женой.
Алексей помолчал.
— Отношения с моей женой? У вас?
— Да. Только не делайте вид, будто бы вы ничего не знаете, — Лопухин произнес это уже с некоторым раздражением.
— Мне кажется, вы заблуждаетесь, сударь.
— Я? Заблуждаюсь? Ничуть.
— То есть вы хотите сказать, — прищурился Долентовский, — что вас и мою жену связывает некая… — он с трудом подобрал слово, — некая общая тайна?
— Да, именно это я и хотел сказать.
— Но я все еще не понимаю…
— Ну, как же, — прервал собеседника Лопухин, — как же этого можно не понять. Речь идет не просто о тайне, речь идет о тайной связи.
— То есть, — Алексей делал вид, что по-прежнему ничего не понимает, — между вами и Екатериной Петровной существует тайная связь?
— Тайная любовная связь, — Лопухин сделал особое ударение на слове «любовная».
— Вот оно что… И вы решили об этом рассказать мне, ее мужу? То есть выдать мне с головой этот секрет? Для чего?
