Голос у нее охрип, глаза увлажнились. Стюарт потянулся к столику и налил ей стакан воды.
– Мы собирались перевернуть мир искусства. Он пишет картины, а я его вдохновляю. Такие вот Дьяконова[8]и Сальвадор Дали.
– Что же случилось?
– Случился твой дед, Стюарт. Ты ведь знаешь, что наши родители умерли, когда я была ребенком. – Стюарт кивнул: потерять родителей в детстве – печальная традиция в семье Даченко. – Поскольку Теодор был старшим, то он стал моим опекуном. Когда он узнал, что мы с Найджелом живем вместе – Найджел считал брак буржуазным пережитком, – он пришел в ярость и прилетел в Париж, чтобы вернуть меня домой. Заявил, что он не позволит своей семнадцатилетней сестре нанести урон фамилии Даченко, живя без брака с каким-то никудышным художником, которому нужны от меня лишь деньги. Я всегда задавалась вопросом: будь Найджел тогда успешным художником, то Теодор, возможно, думал бы иначе.
Ана глотнула воды.
– А потом он увидел картину Найджела.
– Картину, которая висела в мастерской, – сказал Стюарт.
Тетя грустно улыбнулась:
– Одну из многих. Найджел изучал формы тела и, будучи его музой… – Ана покраснела, а Стюарт впервые увидел, как его тетя краснеет от неловкости.
– Это еще больше разъярило твоего деда. Он прямо мне заявил, что, если я не вернусь домой и не стану жить, как полагается приличной молодой девушке, он погубит карьеру Найджела в самом зародыше.
– Он, наверное, не имел в виду поступить так, – вырвалось у Пейшенс.
– Уверен, что так и поступил бы, – сказал Стюарт. Дедушка Теодор был безжалостным. – Ему не важно, кто пострадал: его сестра, его внук.
Пейшенс поняла, о чем он подумал, и стиснула ему руку. Он с благодарностью прижал ее ладонь к губам.
– Что сделала ты? – спросил он Ану, заранее зная ответ.
– Что я могла сделать? Мне было всего семнадцать. Если бы я отказалась, это положило бы конец карьере Найджела, а я не могла так с ним поступить. Он был рожден стать большим художником.
– Вы, должно быть, очень сильно его любили, – прошептала Пейшенс.
– Мы были родственные души. – Ана улыбнулась, но улыбка тут же исчезла. – Я сказала Найджелу, что вернусь. Что как только мне исполнится восемнадцать, я его найду. У нас будут мои деньги, и мы сможем не зависеть от Теодора, от его влияния.
– Но ты не вернулась, – произнес Стюарт.
Она уехала в Бостон, а в Париж так и не вернулась.
По лицу Аны прокатилась слеза.
– Некуда было возвращаться. Спустя несколько недель после моего отъезда Найджел погиб в автоаварии. Он всегда ездил слишком быстро…
Голос у нее задрожал, а слезы полились ручьем.
– Позже я узнала, что Теодор нанял кого-то скупить все его картины, где была я, и уничтожил их. Все его работы навсегда исчезли.
– Тетя! – Стюарт вскочил на ноги и обнял ее. Он-то считал, что женитьба на Глории была самым низким поступком старика, но это…
Вдруг ему сделалось тепло – это Пейшенс встала рядом и нежно погладила его по спине.
– Простите, – прошептала она.
Прерывисто выдохнув, Ана подняла голову, и Стюарт увидел, что к ней вернулась обычная твердость духа.
– Милая девочка, – сказала Ана, – почему ты извиняешься? Ты же ничего такого не сделала. Вы оба.
Слова Аны не смягчили боли Стюарта за нее.
– Но если бы я знал…
– И что? Ты призвал бы его к ответу? Теодор знал, что делал. Он был эгоистом, которому безразлично, кого он ранил. – Ана дотронулась до его щеки жестом любящей бабушки. – Я радуюсь тому, что он не разрушил твое сердце, как поступил с моим.
Уставшая, Ана вскоре задремала. Пейшенс подождала у дверей, пока Стюарт укрывал ее и целовал на прощание.
* * *
– Теперь понятно, почему она называла всех котов Найджелами: она сохраняла память о возлюбленном, – сказала Пейшенс, как только они вышли в коридор. Сердце разрывалось от сочувствия Ане, всю жизнь горевавшую по своей единственной любви. Как мог Теодор разрушить счастье сестры лишь потому, что она полюбила не того человека?
– Я знал, что мой дед мог быть холодным и равнодушным, но мне казалось, что случай с Глорией… что это она его соблазнила. А сейчас… – Стюарт уставился в пол. Пейшенс догадывалась, о чем он думает: Стюарт возлагал большую часть вины на Глорию, а рассказ Аны уравновесил эту вину. – Ирония судьбы? – усмехнулся он. – Мой дед стремился защитить фамилию и состояние Даченко, а сам спустя десятки лет женился на охотнице за наследством.
– Ты слышал, что говорила Ана. Он был эгоистом, а эгоисты думают исключительно о себе, о своих желаниях.
– Да, это так. – Он шумно выдохнул. – Никому нельзя верить.
– Неправда, – возразила Пейшенс. – Ты можешь верить Ане. И мне. – Она посмотрела прямо на него – пусть заглянет ей в душу и поймет, что она говорит искренне. – Я клянусь.
– Знаю.
Вполне естественно поддаться порыву – обхватить его руками и прижать к себе. Что она и сделала. Он колебался всего секунду, тоже обнял ее и уткнулся подбородком ей в плечо.
– Знаешь, а я нисколько не лучше его.
– О чем ты? – Она нахмурилась и немного отстранилась. – Если о твоем деде, то тут ты сильно ошибаешься. Я наблюдала, как ты заботишься об Ане. Ты навещаешь ее каждый день, ты обеспечил ей лучших докторов, лучшее лечение. Черт, да ты отправился вместо нее на благотворительный прием. Ты никогда не смог бы поступить так, как твой дед поступил с Аной. У Аны есть причины восхвалять тебя. Ты хороший человек, Стюарт Даченко, – прошептала она ему на ухо.
– Звучит очень убедительно… и патетически.
– Каждый иногда нуждается в том, чтобы его приободрили, – улыбнулась она.
Улыбка вернулась на его лицо.
– Да? А ты знаешь, какая ты необычная, Пейшенс Раш? И мне здорово повезло, что наши пути пересеклись.
Нет, это ей повезло.
– Спасибо, что ты здесь. – Он наклонился и поцеловал ее. Долгий, нежный поцелуй… И она с каждой секундой проваливается куда-то в глубину, голова кружится. Он высвободился из ее рук, пересек коридор и пошел к двери. Там он остановился со словами: – Увидимся дома?
Она молча кивнула, потому что голос ее не слушался. Если у нее и был крошечный шанс уберечь свое сердце и не влюбиться, поцелуй Стюарта уничтожил эту возможность.
Глава 9
Ночь они провели на крыше особняка, лежали на диване, прильнув друг к другу, их ноги переплелись. Пейшенс и не подозревала, что Стюарт превратит поцелуи в целое искусство. То требовательные, то нежно-благоговейные… У нее на глаза наворачивались слезы.