– Сэр Мартин Фробишер направляется к нам на корабль, сэр, – сказал матрос.
Ралей поднял на Фробишера свои покрасневшие от недомогания глаза и кивнул ему; тот уверенной ногой ступил на ступени трапа, легко взбежал на палубу и взял Ралея под руку. И таким манером они отправились в капитанскую каюту.
– Вам совсем плохо, – сочувственно сказал Фробишер своим грубым голосом.
– Не больше, чем обычно. Я всегда так – час-другой меня сначала рвет. Но вот день пройдет, и я оклемаюсь. Что привело вас сюда?
– Приказ королевы. Теперь я буду командовать экспедицией, вы же должны немедленно вернуться в Хэмптон.
– Ради всего святого, что случилось?
– Она ничего не сказала. Вчера за час до полудня она послала за мной, вручила мне свои приказания и велела поторопиться. Вот и все. Могу признаться, что мне стоило дьявольски большого труда нагнать вас. Однако вы выглядите так, что вам явно лучше будет на суше, чем в море.
– Я же сказал вам – это обычное дело для меня, и я не собираюсь возвращаться на берег.
– Как не собираетесь? Вам же приказано.
– Возможно. Но мне также было приказано идти вперед, пока я не увижу испанские корабли и не захвачу их. И я буду придерживаться этих приказов.
– Но говорю же вам…
– Не затрудняйте себя, Фробишер. Я остаюсь здесь, по крайней мере до тех пор, пока не решу, что пришло время повернуть назад.
– А что прикажете делать мне?
– Что хотите. Если вы считаете, что приказания королевы не лишают вас права присоединиться к нам, мы будем рады вашей компании.
– Мне было приказано принять на себя командование этой экспедицией.
– Аналогичные приказания получил и я, только раньше вас. Когда я решу повернуть назад, вы сможете стать главнокомандующим. Вероятно, повысившись в ранге, вы будете так добры, что доведете это до моего сведения. А теперь – вперед! Поднять все паруса! Благодарю вас. Скоро увидимся.
Когда Фробишер отошел, Ралей отвернулся и почувствовал себя хуже, чем когда-либо раньше. Явно, что-то там было неладно, и, как всякий любящий человек, он мог думать только о том, что что-то неладное случилось с Лиз. Он не подумал, что она больна, потому что в таком случае королева никогда не позвала бы его. Ей доставило бы удовольствие сознание того, что пока где-то далеко он служит королеве, женщина, которую он обожает, болеет или даже умерла. Их тайна раскрыта – вот в чем была причина неожиданных передряг. И теперь, чтобы покрыть их преступление, не оставалось ничего другого, кроме как вернуться к ней с несметными богатствами.
Так что «Роубак» продолжал следовать в авангарде флота, а кипящий от нетерпения Фробишер замыкал кильватер. Четыре дня они плыли все вперед, пока ночью среди темного моря перед ними не вырос огромный мыс Финистерре.
Два бесконечных дня они болтались в виду берега, но не появилось ни одного испанского паруса. Тогда Ралей послал за Фробишером.
– У нас есть всего лишь еще один шанс, – сказал он, – разделим флот пополам, одна половина его останется здесь, а другая пойдет к Азорским островам – таким образом мы, может быть, столкнемся с испанцами.
– Черт побери, я тоже так думаю. Если вы явитесь к королеве с пустыми руками, особенно после того, что ослушались ее приказа, вам несдобровать, сэр Уолтер.
– Кому лучше знать это, чем мне? – сказал Ралей, и они продолжали обсуждать, какие корабли направить к Азорам, а каким лучше остаться здесь.
Но все было напрасно. Корабли вернулись от Азорских островов ни с чем: они не повстречали там ничего более грозного, нежели рыбацкие суденышки. А к этому времени Ралей извел себя окончательно тревогой за Лиз и уже всей душой хотел вернуться. Он перенес свои книги, одежду и нелепого Будду на корабль Фробишера, проводил глазами мощную фигуру моряка, поднимавшегося в качестве командующего флотом на борт «Роубака», пожелал ему удачи и отплыл – все это холодно и спокойно, пробудив тем самым невольное восхищение Фробишера.
Единственный раз, когда уже приказ идти к Грейвзенду был отдан, в нем родились сомнения. Его новый корабль, хотя и был меньше и не так приспособлен к морским плаваньям, как «Роубак», был достаточно надежным. Почему бы не стать пиратом? Почему бы ему не пойти на Запад и не провести годы – если понадобится, – соревнуясь с Дрейком в его прежних предприятиях? Зачем смиренно возвращаться туда, где его ждут неведомые неприятности, во много раз умноженные еще его неповиновением королевскому приказу. Нет, это не годилось. Где-то в Англии его ждала Лиз, ждала, чтобы он исполнил свое обещание никогда, если только это в его силах, не расставаться с ней. А Елизавета была способна излить всю свою злобу на беззащитную голову Лиз.
От мыса Финистерре он плыл назад по фарватеру с пустыми руками и с тяжелым сердцем.
Прибыв в Лондон, Ралей задержался только для того, чтобы помыться, переодеться и надушиться перед тем, как явиться пред ясны очи Елизаветы в Хэмптоне, куда она, вероятно, сбежала из-за теплой погоды. Прием был абсолютно формальным, что еще больше усилило его подавленность и не предвещало ничего хорошего. Он едва успел выразить свое уважение и доложить о провале своей миссии, как королева, которая просто не слушала его, обернулась к прислужнице и сказала:
– Пригласите сюда сэра Артура Трогмортона.
Брат Лиз явился из приемной, и, хотя у него в руке не было дубинки, вид у него был достаточно грозный.
– Сэр Уолтер, – сурово произнесла королева, – этот человек клянется, что вы изнасиловали его сестру. Что, по прошествии столь долгого времени, вы имеете сказать?
– Просто…
– Только без вранья. У него есть свидетель. И хотя сама девица нема как могила, и так достаточно ясно, что хотя бы часть ее истории имеет под собой почву.
Уж не хотела ли королева в этой экстремальной обстановке, пребывая в холодном бешенстве, которое пострашнее ее вспышек гнева, уберечь его от позора прослыть лжецом в глазах всех здесь собравшихся?
– Просто я хотел сказать, что он лжет. Елизавета Трогмортон – моя жена.
Все, кто мог наблюдать за королевой, видели, как отхлынула вся кровь с ее лица и румяна яркими пятнами обозначились на щеках, отчего ее подбородок, нос и лоб сделались белыми, как кость. Это было лицо женщины, получившей смертельный удар, хотя она и пыталась не выдать себя.
– У вас есть доказательства? – сказала она наконец, и ее голое не дрогнул. Она не могла контролировать бледность своего лица, но королева долго и упорно тренировалась, чтобы голос всегда был послушен ей.
– Сколько угодно, – ответил Ралей.
Королева подозвала к себе одну из фрейлин – все они отошли на некоторое расстояние от нее, но не настолько далеко, чтобы не слышать происходящее. Никто не мог сказать наверняка, когда королеве взбредет вдруг в голову впасть в истерику и пинками отогнать от себя тех, кто окажется у нее под рукой.
