На этом эротические приключения в номере 723 гостиницы «Украина» в своей групповой стадии завершились.
Крупный тридцатилетний Адливанкин, отмеряя шаги по залу, посматривал на лежавшую без движения голую молодую женщину. «Когда же, наконец, ей станет лучше?» — сверлила его рассудок настойчивая мысль. Эта дама теперь становилась для него всем: о ком грезишь, мечтаешь, видишь сны и кого беспрестанно ждешь. Едва он услышал, что ее дыхание успокоилось, освободилось от хрипоты, едва заметил, что она пошевелилась, кровь тут же закипела в его жилах. Когда ему на память пришли другие подобные случаи обольщения по второму кругу, он стал, тяжело дыша, судорожно раздеваться. Потом сдернул с Мегаловой легкую простыню, перевернул молодую женщину на спину и, словно умирающий от жажды, страстно приступил к куннилингусу. Госпожа Мегалова тут же очнулась: «Какая прелесть! Я даже не подозревала, что это так здорово!» — мелькнуло у нее в голове. Невероятная напористость мужского lingua опять основательно вскружила ей голову, возвращая в пьянящий мир эроса…
Зевнув во весь рот, потянувшись молодым телом, Наталья Никитична почувствовала себя крайне усталой. Ее воспоминания были настолько откровенными, подробными и яркими, что в начале пробуждения молодая женщина не сразу поняла, где находится. Сон и явь, реальное и воображаемое, настоящее и прошлое перемешались. Она взглянула на часы: была половина двенадцатого. Госпожа Мегалова, наконец, полностью пришла в себя, поспешно вскочила и начала готовиться к выходу. Воспоминания недавнего прошлого быстро исчезали в монотонном гуле бурлящего за окном города.
Уже через сорок минут она подъехала на Большую Спасскую к Ольге Ивониной. Подниматься не стала, вызвонила ее по мобильному, дождалась, и молодые дамы понеслись на Воробьевы горы в свой офис. По дороге они коснулись проблематики, которую якобы обсуждали давеча с транспортниками.
Шефа фирмы «Шоко Он-лайн» господина Бисваркина на рабочем месте не оказалось: он был, как известно, типичным москвичом, и ничто человеческое было ему не чуждо. Наталья Никитична прошла к себе в кабинет, нежно улыбнулась Юлии Бочаровой и села за компьютер. Молодая дама ждала сегодня информацию из уральских регионов. Ей хотелось активнее включаться в работу предприятия. Но она была разочарована: поступило лишь два незначительных запроса. «Надо расспросить, как начинали другие», — мелькнуло в ее голове.
Наталья Никитична едва приступила к подготовке ассортимента партии товара для отправки клиентам и формированию транспортной логистики, как к ней подошла Аля Ладынина. Склонившись к ее ушку, женщина стала нашептывать: «У меня для тебя, милочка, есть сюрприз. Редчайший мужчина, мечта любой женщины нашей великой столицы! Таких, как он, в ней можно найти не больше десятка. Тысяча долларов за знакомство. Хочешь?» — «Чем же он так хорош, что лишь сводничество стоит почти получки?» — «Уникален!» — «Почему же ты не предлагаешь его Юлии, другим женщинам нашей конторы?» — «Ревную! Я люблю Юлию, да и других тоже… А к тебе таких чувств пока не питаю!» — «Но что в нем особенного?» — «Он обладает…» — «Миллионами! — рассмеялась, перебивая ее, Мегалова. — Они меня не интересуют!» — «Нет! Его капитал ценится больше! У него два… два егесticus!» — «Это еще откуда? — тут же забыв все на свете, удивилась Наталья Никитична. — Имплантант из искусственных тканей? Такая экзотика меня пока не интересует». — «Ничего подобного! — злобно фыркнула Ладынина. — Живой, натуральный, упругий! Каждый по восемнадцать сантиметров!» — «Как это? Быть такого не может!» — «Я сделала тебе копию из медицинской энциклопедии. Вот, возьми, взгляни, — она бросила на стол Натальи Никитичны конверт формата А-4. — Прочти страницу девятьсот одиннадцать, глава “Diphallus”, а на девятьсот двенадцатой увидишь фото в разных ракурсах. Какие красавцы! Разве они не стоят тысячу долларов? Если сложить их вместе, то получится megaerecticus. Но для чего это делать? Уж лучше сразу броситься на них обоих и подчинить их своим желаниям…»
Наталья Никитична тут же закатила мечтательно глаза, восторженно приподняла верхнюю губу, задышала неровно, как бывает при эротическом возбуждении, потерла виски, вспотела от радостного предвкушения предстоящих изнурительных плотских утех. Сонмы потрясающих видений затмили ее желание выполнить фирменный план по объему продаж шоколадных изделий. Разве могла она сейчас вообще о чем-то думать? В нахлынувших на нее фантазиях она не чуралась никаких возможных поз и вариантов. Ей все больше, все настойчивее хотелось быть с этой необыкновенной парой чудиков. Ее заочная уступчивость их возможному фантастическому натиску не имела никаких границ. Она была готова на все! На любую их сексуальную прихоть! На самое невероятное пожелание или требование. Ей захотелось погрузиться в этот азарт распутства немедленно, наброситься на этот феномен с жадностью нувориша…
Андрей Максимович Расплетин вывалился на свет в небольшом селении Самохино Орловской области, притом не в самое удачное время: 29 декабря, поздним вечером. Все дороги были завалены снегом, а ночью, как обычно, крепчал мороз. В деревянной хате родителей Андрея слабо догорала печь. Когда жена на сносях вдруг закричала: «Ой, ой, ой…Пошел!» — Максим Расплетин был пьян. Он хоть и слышал крики жены, но никак не мог понять, кто пошел и по какому такому приглашению ночью в гости явился, но на всякий случай тоже пару раз завопил: «Водки больше нет, откуда ей взяться? Пусть шагает к Прокофьевичу. У меня валенки просыхают. Да мне и так хорошо!» Хоть тракторист Расплетин и надрывался, аж вены вздувались от усердия, но голос у него был писклявый, слабый, поэтому его вряд ли бы кто-нибудь услышал. Да и некому было. Жена рожала — впрочем, тоже объевшись спиртным, сама смутно понимала, кто именно пошел, а Расплетин-старший, ветеран колхозного строительства, уже похрапывал. Ведь самогонку сам варил, сахару и огня не жалел! Так что ребенка никто не принял: он выпал сам по себе в соответствии с законами природы. Русский человек вообще больше надеется на природу, чем на самого себя. Год был тогда восемьдесят третий, а в это время памперсов не только в Орловской области, но даже в нашем замечательном мегаполисе не было. Поэтому, когда роженица пришла в себя, она даже несколько удивилась ребенку, ощупала свой живот, дескать, а мой ли младенец? После чего перекусила пуповину, опрокинула с похмелья стакан собственной бормотухи и неловко завернула ребенка в пеленки, под которые приспособила куски оставшейся еще от помершей матушки обносившейся юбки. Потом закутала Андрюшку в дедову потрепанную, пропитанную портвейном телогрейку, прямо на пол сбросила с десяток яблок, оставшихся после урожая, и положила новорожденного в деревянный ящик с торчащими ржавыми гвоздями.
Потом пошли праздники: Новый год, Рождество, Старый новый год, Крещение, Масленица, День Советской Армии, женский праздник Восьмое марта и так далее. Мальца иногда подкармливали и очень редко мыли, так что когда в конце марта отнесли к священнику на крещение, тот наотрез отказался, чтобы Андрюшку распеленали, — уж очень ему не хотелось собственноручно младенца в купель трижды окунать: душок от него шел неприятнейший. Батюшка с расстояния оросил его святой водой и, морщась, про себя негодуя, принял чадо в лоно православной церкви. Глаза его погрустнели, борода обвисла, словно промокла, в лице пропал всякий интерес к происходящему таинству, когда ему пришлось принять требование семьи Расплетиных: дать новоиспеченному христианину имя Андрей. У иерея были свои версии, как назвать смердящего малыша: Игнат, Прохор, Тихон, на крайний случай даже Егор, Тимофей или Спиридон. Но никак не Андрей! Имя-то какое! Обозначает «мужественный»! Но семья пришла навеселе, распевала местные куплеты и громко сморкалась, так что спорить с ними было делом малоперспективным, даже вообще бесполезным. Так ребенка нарекли Андреем.
