Знакомый-знакомый, и от его звука внутри у меня все сжимается. Это Софи, я искоса поглядываю на ее прекрасные мускулистые ноги. Она спрашивает, можно ли ей присесть.
— Да, конечно, — говорю я. — Мороженого хочешь?
— Да нет, спасибо.
— Может, все-таки съешь? Не осилишь, отдашь Швейцару.
Она смеется:
— Все равно не хочу, спасибо. Его зовут Швейцар?
Наши глаза встречаются.
— Ну… в общем, долго рассказывать.
Мы замолкаем и оба чего-то ждем. Тут меня осеняет, что я старше и должен первым начать беседу.
Но все равно продолжаю молчать.
Потому что не хочу тратить ее время на пустой треп.
Какая же она красивая.
Рука Софи протягивается к Швейцару — погладить. Так мы и сидим рядышком с полчаса. В конце концов она смотрит на меня — я чувствую ее взгляд на своем лице. Софи говорит, и я слышу ее голос не ушами, а всем существом:
— Я скучаю по тебе, Эд.
Я мельком взглядываю на нее и отвечаю:
— Да, я тоже.
А самое страшное, это чистая правда. Она такая юная. И я действительно по ней скучаю. А может, задание, с нею связанное, было приятным, отсюда и привязанность? Наверное, мне не хватает ее чистоты и искренности.
Ей любопытно.
Это чувствуется.
— Ты все так же бегаешь по утрам? — спрашиваю я, предупреждая ненужные вопросы.
Она вежливо кивает в ответ, принимая правила игры.
— Босиком?
— Да, конечно.
На левой коленке все еще видна ссадина, и мы оба рассматриваем ее. Но в глазах девушки не видно упрека. Она довольна, и я тоже: в конце концов, могу я быть спокоен, если ей со мной хорошо?
«Ты прекрасна, когда бежишь босиком», — хочу я сказать, но не осмеливаюсь.
Швейцар тем временем приканчивает мороженое и тает от прикосновений пальцев и ладони Софи, — та чешет его за ушами и гладит.
За спиной бибикает машина, и мы оба понимаем — это за ней. Она встает.
— Мне пора.
Мы обходимся без всяких «до свиданья».
Я слышу звук удаляющихся шагов, а потом она оборачивается с вопросом:
— Эд, у тебя все хорошо?
Я поворачиваюсь, смотрю на нее и не могу сдержать улыбки:
— Ну… я жду.
Вот такой ответ.
— Ждешь чего?
— Следующего туза.
Она умная девочка и задает правильный вопрос:
— Ты к нему готов?
— Нет, — отвечаю я и смиряюсь с неизбежным. — Но мне все равно его пришлют.
Она уходит окончательно, я вижу, как из машины за мной наблюдает ее отец. Надеюсь, он не думает, что я какой-нибудь извращенец или маньяк, который подстерегает по паркам невинных девочек. Хотя после того случая с пустой обувной коробкой он что угодно может подумать.
Я чувствую тяжесть Швейцаровой морды на колене. Пес смотрит на меня добрыми старческими глазами.
— Итак, мой друг? — спрашиваю я его. — Что же уготовано мне в будущем? Черви? Трефы? Пики?
«А может, еще по мороженому?» — делает он встречное предложение.
Да уж, помощи от него не дождешься.
Я догрызаю вафлю, и мы встаем. Тело ноет, — у меня до сих пор все болит, хотя со времени посещения Собора прошло уже два дня. Покушение на убийство — дело такое, без последствий не остается.
2
Посещение
Прошло три дня — и ничего не случилось.
Я ходил на Эдгар-стрит: в доме темно, женщина с дочкой спят, мужа не видно. Мне даже пришло в голову поискать у Собора под скалой — мало ли, вдруг мужик спрыгнул с обрыва или еще что с ним случилось.
И все же, и все же.
До чего я смешон и жалок.
Мне было поручено убить этого человека! А я? Что делаю я? Переживаю о его здоровье. Меня грызет совесть за все, что я ему сделал. Но с другой стороны, мучает чувство вины, потому что не убил. А ведь должен был! Пистолет-то мне зачем в почтовый ящик подбросили? Именно за этим!
А может, он вообще добрался до шоссе и пешком ушел.
Или бросился с обрыва.
Так, надо заканчивать с этим кино в голове, хватит перебирать варианты. Скоро мне будет не до переживаний. Вот еще пара дней пройдет, и…
Однажды ночью я возвращаюсь домой после игры в карты и чувствую, в доме пахнет по-другому. Да, Швейцаром, но и чем-то еще. Выпечкой какой-то, что ли? Я застываю на месте от изумления.
Точно. Запах пирожков.
Нерешительно я продвигаюсь в сторону кухни. Там горит свет. Кто-то сидит на моей кухне и ест пирожки, которые вынул из моего холодильника и разогрел в моей духовке. В ноздри бьет запах фарша и соуса. Соус трудно не унюхать — за километр шибает.
В припадке глупого оптимизма я пытаюсь отыскать хоть что-нибудь, похожее на оружие, но на пути попадается лишь диван.
Захожу в кухню и вижу человека.
И какого!
Мужик в вязаной шапке с прорезями для глаз и рта сидит за столом и жрет мясной пирог с соусом. В мозгу у меня настоящая буря: тысяча вопросов — и ни одного ответа. Да уж, нечасто такое случается: пришел ты домой после работы, а на кухне человек в маске.
В общем, я стою и пытаюсь сообразить, что делать, и тут паника овладевает мной окончательно: оказывается, за спиной стоит еще один!
Нет! Нет! А-а-а!..
Я прихожу в себя от того, что кто-то с хлюпаньем лижет мне лицо.
Это Швейцар.
«Ты в порядке, дружище», — говорю я. И с облегчением прикрываю глаза.
Собачий язык снова проходится по лицу. Он красный, потому что все лицо в крови. Швейцар улыбается.
— Я тебя тоже люблю, — сообщаю я еле слышно.
Вообще-то мне сложно понять: прозвучали слова или остались в моей голове? И где я? Может, мне все мерещится. Вокруг тишина. Такое ощущение, что это происходит внутри меня. И даже не происходит, а просто застыло. Статичная такая картинка.
«Вставай-ка», — приказываю себе. Но даже двинуться не могу. Как будто меня приклеили к полу.
Тут я совершаю большую ошибку — напрягаю память, пытаясь сообразить, что произошло. В ушах тут же начинает шуметь, в глазах мутнеет, и нависшая надо мной морда Швейцара расплывается. Это предвестие смерти, не иначе. Пролог к жизни на том свете.
Картинка в голове складывается, и я проваливаюсь.
