Книга Воровская правда - Евгений Сухов

Конфликт зародился в недрах одной чуть ли не самой тихой, работящей и терпеливой группы мужиков. Вырванные из привычной жизни перегибами советской власти, земледельцы Поволжья оказались среди уголовников в заполярном лагере. Мужики долго наблюдали, как верховодят блатные, потом покумекали между собой и отказались тесать каменные глыбы под надоевшие окрики уркаганов.

Все до одного староверы, кудлатые, с окладистыми бородами, они готовы были отдать жизнь за свои убеждения, подобно тому, как некогда это сделал сгоревший заживо в сосновом срубе протопоп Аввакум. Если чем и можно было поколебать упрямый мужицкий норов, так только силой логики, перед которой старообрядцы склонялись, как перед авторитетом своих древних старопечатных книг.

Хуже всего было то, что за этими мужиками стояли некоторые урки, искушенные во всех тонкостях лагерных интриг. Они науськивали староверов на новую блатную власть, установленную Беспалым с командой бывших беспризорников, и делали это с опытностью псарей, которые натравливают собак на разъяренного медведя. Не хватало всего лишь команды: «Ату!», — чтобы обиженные несправедливой властью мужики бросились рвать глотку Беспалому и его окружению.

Узнав о назревающем бунте, Беспалый неожиданно сам пришел к староверам. Его сопровождали всего два человека. Тем самым Беспалый показывал зэкам, что последний раз он испытывал чувство страха, когда выползал из чрева матери. Тимофей хозяином прошелся по бараку, толкнул плечом здоровенного парня, посмевшего преградить ему дорогу, долго молча оглядывал обитателей барака, а потом, присев на нары, глухо поинтересовался:

— О чем бунтуем, мужики? Или, может быть, корм не в коня?

В бараке наступила тишина, но ее нарушил широкоплечий крепкий дядька лет сорока пяти с сильными жилистыми руками: видно было, что для него привычно и ходить за плугом по невспаханному полю, и растаскивать гранитные глыбы.

— Что это ты вдруг о корме заговорил, Беспалый? Разве ты с нами одну баланду хлебаешь? — нахмурившись, сказал мужик. — Ты чаще в соседнем поселке бываешь, чем здесь, на зоне, за колючей проволокой. По твоей раскормленной роже видно, что жратва там жирная, а бабы теплые да сладкие.

В бараке раздались одобрительные смешки.

Беспалый, несмотря на любовь к риску, никогда не совершал безрассудных поступков и каждый свой шаг продумывал до мелочей.

Прежде чем войти в барак к староверам, он не только изучил «дела» его обитателей, но и расспросил об их привычках. Самым уважаемым среди них был бывший кулак по кличке Шмель. Шмелем его прозвали за резкий, колючий нрав и за густую шевелюру, которая черным ежиком топорщилась во все стороны на его голове. Поговаривали, что некогда Шмель был едва ли не самым большим богачом в своем уезде, нанимал работников и занимался не только хлебопашеством, но и торговлей, и ссудными операциями.

Беспалый догадывался, что именно Шмель отважится вступить в дискуссию с ним, и не ошибся. Тимофей отчетливо осознавал, что если он сумеет подчинить себе Шмеля, основательного, умного и изворотливого человека, то и остальные мужики подчинятся его, Беспалого, воле.

Теперь Тимофей чувствовал всей кожей, как изучающе смотрят на него из всех углов барака хмурые недовольные зэки, еще недавно знавшие про жизнь то, что она пахнет землей и навозом. Десятка полтора из них сгрудились вокруг Шмеля и ехидно скалились, ожидая развязки.

— Если ты желаешь, то я и тебя могу сводить по бабам, — спокойно отозвался Тимофей на реплику Шмеля. — Только за все надо платить, браток. Вот видишь эту руку, — он показал беспалую ладонь, — а вот следы от зубов сторожевых собак, — приподнял он рукав рубахи. — Я сполна заплатил за часы свободы, братишка. — Тимофей, слегка повысив голос, жестко добавил: — И я перегрызу глотку каждому, кто хотя бы попытается упрекнуть меня в этом!

На несколько секунд в бараке опять установилась тишина. Последние слова прозвучали так сурово, что десятки глаз невольно впились в лицо Беспалого, словно он должен был немедленно исполнить свое обещание.

Но Шмель лишь презрительно ухмыльнулся в ответ на слова Беспалого.

— Если ты думаешь испугать нас, так у тебя ничего не выйдет, — спокойно произнес бывший кулак. Он презирал воров и даже не пытался этого скрывать. Если бы не крепкая община староверов, что всегда стояла за его спиной, то блатные давно накинули бы ему удавку на шею да утопили бы где-нибудь в сортире. — Советская власть нас пугала и не запугала, а такому блатному, как ты, это и вовсе не под силу, будь ты хоть командиром всей российской шпаны!

Шмель сидел на нарах напротив Беспалого, опершись спиной о стену. Его большие, сильные, потрескавшиеся от работы ладони были заложены за голову. В этом положении Шмель напоминал матерого пахана, отдыхающего после сытного обеда.

Рядом со Шмелем сидели его ближайшие сподвижники — лобастые, упрямые, крепкие парни. Всем своим видом они походили на здоровенных задиристых быков, готовых кинуться на обидчика, как на красную тряпицу.

— Если бы я захотел тебя напугать, — спокойно парировал Беспалый, — то привел бы сюда половину лагеря, а мы, как видишь, пришли втроем… Я хочу выслушать, что вы имеете ко мне еще, кроме того, что я частенько хаживаю за колючку.

— Ты перестал быть уркой, Тимоша, хотя и корчишь из себя блатного, — печально прожужжал Шмель. — Скоро твои ребятишки позанимают все караульные вышки и будут палить во всякого, кто посмеет приблизиться к ограждению хотя бы на метр. Я правильно говорю, мужики? — выразительно обернулся Шмель к арестантам, которые продолжали хмуро поглядывать на троицу блатных. — Ты вот все о воровской чести нам тут пел, — продолжал Шмель, — говорил, что обо всех лагерниках печешься, а только не видим мы твоей заботы, Тимоша. А лично мне так и хочется назвать тебя «гражданин начальник».