Я купался в счастье.
Всю ночь. Потому что на следующее утро она сказала, что хочет поговорить. «Что-то не так», — тут же подумал я.
— Элизабет, я люблю тебя.
— Ты мне тоже очень нравишься, но…
— Но что?
— Мы не можем быть вместе.
— Почему? Что во мне не так?
— Ничего! Ты добрый, заботливый, мне с тобой очень весело, и потом, мы столько времени проводим вместе…
— Вот именно! В чем же дело?
— Я люблю другого.
— Другого? Но я ни разу не видел тебя с мужчиной!
— Знаю. Но, к сожалению, это правда. Я люблю другого. Мне очень жаль.
Сначала я просто плакал. Мне было плохо, невыносимо плохо. Потом я стал размышлять об этом типе и пришел к выводу, что они наверняка живут вместе. Элизабет запросто приходит к нам каждый вечер, но еще ни разу не пригласила меня в гости!
Я попросил Адама понаблюдать за ее квартирой, чтобы узнать, живет ли там кто-то, кроме нее. Я надеялся, что он увидит этого парня, когда тот будет выходить или возвращаться, или просто убедится, что из квартиры доносятся какие-то звуки, когда Элизабет нет дома.
Пока все безрезультатно. Но я принял решение: я должен проникнуть к ней в квартиру, чтобы самому во всем убедиться.
* * *
Сегодня снимают первый выпуск передачи «Господин судья». Мы отправляемся в музей. Люсинда хочет, чтобы эта программа имела культурный, или, как она говорит, «педагогический» подтекст, поэтому, прежде чем я выскажу свое мнение, опытный гид расскажет о выбранных произведениях искусства.
По-моему, отличная идея. Но все же решение принимаю я сам.
— Господин судья, перед вами одна из величайших картин нашего музея. Я немного помолчу, чтобы вы могли рассмотреть ее и проникнуться мастерством художника.
Подождите, это шутка? Передо мной белое полотно без какого бы то ни было намека на рисунок! Что они задумали? Интересно, Люсинда в курсе? А вдруг это скрытая камера? Ладно, подожду, не буду пока ничего говорить…
— Картина называется «Белый квадрат на белом фоне». Ее автор, Казимир Малевич…
— Но это же просто белый холст!
— Да, конечно. Это первая монохромная живопись в истории искусства.
— Монохромная живопись? Но тут же ничего не нарисовано!
— Вы ошибаетесь, господин судья. Если внимательно присмотреться, можно увидеть, что квадрат немного другого оттенка, нежели фон. Художник использовал две белые краски: французскую для квадрата, русскую для фона. Благодаря этому создаются разные текстуры и…
— О’кей, но я все равно вижу только белый цвет. Какая же это живопись?
— Конечно, это не классическая живопись, тут я с вами согласна. Но здесь главное — идея, загадочная погоня за бесконечным, которое…
— Которое ничего собой не представляет!
— Что, простите?
— Ерунда какая-то! Я могу рисовать по сто монохромных картин в день!
— Конечно, можете, господин судья. Просто Малевич первый догадался это сделать. В этом и состоит его гениальность.
— Виновен.
— Вам следовало бы…
— Мой вердикт — виновен. Пойдемте дальше.
Гид выглядит подавленной. Нет, правда, как можно показывать людям такое? По-моему, это слишком! Хорошо, пускай Малевич будет изобретателем монохромной живописи, но не надо называть это искусством.
— Ну что ж, господин судья, вижу, смелые живописные решения не в вашем вкусе. Тогда позвольте продемонстрировать вам другое произведение, гораздо более старое, кто-то назовет его классическим. Уверена, его способен оценить даже человек, не разбирающийся в искусстве. Перед вами картина художника Карраччи, написанная несколько веков назад.
Не обращая внимания на ее объяснения, я рассматриваю картину. Признаться, она мне нравится гораздо больше, чем предыдущая. У меня с языка чуть не срывается «невиновен», но тут до меня доносятся слова гида:
— На картине изображен бог Аполлон, воплощение красоты, венчающий лаврами Паскуалини…
— Это он воплощение красоты?
— Да. Вижу, вас заинтересовала фигура Аполлона, что совершенно неудивительно. Посмотрите на созданный художником идеальный образ, на этот оазис чистоты в окружении страданий, на это совершенство…
— Простите, что прерываю, но меня не привлекает красота.
— Вас не привлекает…
— Абсолютно. Конечно, Аполлон красив, но что у него есть, кроме внешности? Красота не приносит человеку ничего хорошего. Это заблуждение.
— Ваша точка зрения весьма любопытна. Знаете, красота в искусстве давно является темой ожесточенных дискуссий.
— Мне неважно, идет речь об искусстве или о реальной жизни — красота вышла из моды, она больше не интересна людям.
— A что же им интересно, господин судья?
Я на секунду замираю, не находя слов. И тут меня озаряет. Я вспоминаю критика, который в своей статье смешал меня с грязью.
— Знаете, мадемуазель, что привлекает людей? Их привлекает банальное, обычное.
— Вы так считаете?
— Я в этом уверен. Если хотите, спросите у них сами. Сегодня людям нравится обычность.
* * *
Произнося эти слова, я не думал, что все так резко изменится.
Мою фразу тут же подхватили тысячи журналистов. По телевизору только и говорили, что об обычности, особенно критик, пустивший это слово в оборот. В одной из последних статей он даже «отстаивал свое авторство». Никакой логики у людей!
Люсинда выпустила специальную передачу, посвященную обычности, пригласив кучу знаменитых журналистов, политиков, социологов, психологов, людей искусства… Ну и, конечно, меня.
Надо сказать, передача произвела фурор.
Почти все гости эфира полностью разделяли мое мнение. Они выглядели возбужденно и время от времени выкрикивали фразы вроде: «Покончим с диктатурой красоты!», «Скажем „нет“ эстетическому фашизму!», «За всеобщее право на обычность!».
Я был рад, хотя меня удивляло, что все эти люди приняли мои слова так близко к сердцу.
В середине передачи один журналист сказал:
— Я понимаю ваши аргументы, но вспомните Самого красивого человека в мире. Какое впечатление он производил на нас всех! Неужели и он был «заблуждением», если пользоваться вашей терминологией?
— Думаю, здесь-то кроется самое большое заблуждение. Этот тип покрасовался перед миром, собрал миллиарды, а в один прекрасный день взял и исчез. Поверьте, проект под названием Самый красивый человек в мире — это самое настоящее жульничество.
— Не знаю… Мы смотрели на него, и жизнь превращалась в мечту!
