Постепенно я кое-что узнал об Элизабет. Ей двадцать девять лет, она обожает свою работу, у нее нет братьев и сестер, больше всего на свете она любит телевидение, рок-музыку и салат. Салат она ест без майонеза. Какой смысл класть майонез, от которого толстеют, если ешь салат, чтобы похудеть?
Элизабет очень любезна со всеми. Поначалу она кажется застенчивой, но это не так. Честно говоря, первое время я думал, что не нравлюсь ей: она в основном молчала, а если и говорила, то исключительно о работе. Но мы так часто бываем вместе, что постепенно у нас появились свои традиции.
Например, каждое утро я выхожу из дома, сажусь в лимузин и еду на работу. В машине меня ждет Элизабет. Она протягивает чашку горячего кофе, я благодарю ее, и мы вместе пьем его — без меня она не делает ни глотка. Потом она спрашивает, хорошо ли я спал. Я отвечаю, что да. Это правда, я действительно очень хорошо сплю. А затем она пересказывает свои сны. Это очень забавно.
С самого детства Элизабет снится по одному сну за ночь. Больше всего мне нравятся те, в которых я присутствую. Мне нравится слушать ее рассказы, потому что в них мы часто держимся за руки, прямо как влюбленные. Это так красиво! Правда, однажды ей приснилось, что на меня напала акула и откусила обе ноги, но это не считается, потому что у Элизабет в тот день были проблемы с пищеварением.
Еще мне очень нравится смешить Элизабет. Когда она хохочет над моими шутками, я радуюсь, как ребенок. Смеясь, она обычно слегка нагибается ко мне и легонько толкает локтем. Иногда она просит прекратить, потому что от смеха у нее болят щеки и живот. Успокоившись, она с улыбкой проводит рукой по моей щеке, потом слегка наклоняет голову и мечтательно смотрит мне в глаза. В такие моменты в ее взгляде столько нежности… Это происходит довольно часто, но всякий раз она словно вспоминает о чем-то, и ее лицо внезапно становится серьезным, а она принимается быстро и безостановочно говорить о работе. Как жаль.
Мне очень нравится Элизабет. Даже не просто нравится. Я люблю ее.
Однажды я наберусь смелости, и мы будем вместе. В этот день я стану самым счастливым человеком в мире. Потому что с работой у меня и так все отлично. Передача пользуется огромным успехом, ее показывают во всем мире, и, по словам Люсинды, она считается «эталоном передачи о культуре». Это очень приятно слышать. Хотя удивительно, что люди всех стран и континентов голосуют абсолютно одинаково, причем их мнение всегда совпадает с моим. Когда я выношу вердикт «невиновен», человека ждет головокружительный успех, когда говорю «виновен» — полный провал. Такова жизнь.
Я «господин судья».
Я — весь мир.
Я звезда.
* * *
Люсинде пришла в голову идея выпустить куколку, изображающую меня в образе судьи. Получилось забавно: нажимаешь кнопку на спине, и она говорит «невиновен», «осужден условно» или «виновен», причем никогда не знаешь заранее, что она выдаст. Одну я принес домой, но Джек, играя, откусил ей голову.
Мы продали видимо-невидимо таких кукол.
С некоторых пор газеты и журналы стали публиковать статьи обо мне. Я вырезаю их и вклеиваю в специальную тетрадь. Большинство авторов настроено дружелюбно, они придумывают заголовки вроде «Господин судья всегда прав», «Господин судья, или Универсальный вкус». Но иногда встречаются довольно едкие образчики вроде этой:
«Господин судья» — под этим нелепым прозвищем скрывается человек, нацепивший судейский костюм и возомнивший себя выразителем vox populi. И что же мы слышим?
Сплошные банальности, переливание из пустого в порожнее. Низкопробные суждения для нетребовательной публики. Разве в этом роль СМИ? Неужели мы и вправду докатились до такого?
Вчера я узнал, что скоро во всем мире на экраны выйдет передача со скромным названием «Господин судья», целиком и полностью посвященная этому типу. А знаете, в чем суть?
Этому выскочке мало книг и песен — он хочет вынести приговор всему миру, колесить по земному шару и высказывать свое мнение обо всем, что попадется на глаза. Он запросто может заявить, что шедевр Пикассо ничуть не лучше детских каракулей, а Тадж-Махал и рупии ломаной не стоит. Этот скворец, вообразивший себя соловьем, скоро будет оценивать весь мир.
И, естественно, все радостно согласятся с ним. Можно даже не сомневаться.
Знаете, что я скажу? Это уже не смешно. Это становится страшно.
Вы будете возражать — мол, моя ненависть к «господину судье» не что иное, как зависть, ведь с его появлением ко мне, известному критику, перестали прислушиваться — и, конечно, будете правы. Самая резкая из моих обличительных речей пройдет незамеченной на фоне его вердиктов. Ему достаточно сказать «невиновен», и «оправданное» произведение тут же ждет головокружительный успех.
Меня это пугает. Если вначале он просто выражал точку зрения большинства, то теперь происходит обратное: весь мир соглашается с ним.
А когда мнение одного человека становится мнением всего народа… Это вам ничего не напоминает?
Однако прежде чем меня уволят по причине ненужности, я хочу сказать «Нет».
Я говорю «Нет» певцу обычного.
Я говорю «Нет» обычности.
* * *
Элизабет переехала и теперь живет в нашем доме. Так гораздо удобнее, если учитывать, сколько времени мы проводим вместе, обсуждая рабочие вопросы.
Я очень рад, потому что раньше она вынуждена была уходить, скажем, в десять тридцать, чтобы быть у себя в одиннадцать, а теперь спокойно может посидеть подольше, ведь, чтобы добраться «до дома», ей нужно всего лишь спуститься на один этаж.
В результате каждый день я вижу Элизабет на полчаса больше. Получается три часа в неделю, или двенадцать часов в месяц, — я специально посчитал.
По воскресеньям мы не работаем.
На прошлой неделе я поцеловал ее.
Поцеловал в губы. Я так давно мечтал об этом! Столько раз набирался смелости и давал себе обещание: «Сегодня вечером я обязательно это сделаю». В итоге мне не хватало совсем чуть-чуть. Очевидно, этих «чуть-чуть» накопилось слишком много, и в какой-то момент все получилось.
На этот раз я ничего не обдумывал, не просчитывал, не говорил себе всех этих фраз вроде «Я поцелую ее, когда минутная стрелка пройдет три деления» или «Я поцелую ее, когда она положит еще кусочек льда в стакан».
Минутная стрелка успевала сделать не один круг, а у Элизабет в стакане таял уже добрый десяток кусочков льда — у нее была привычка постоянно добавлять их, — но я так и не осмеливался сделать первый шаг.
А тут — раз! И поцеловал.
Едва прикоснувшись к ее губам, я ощутил, как внутри что-то щелкнуло, словно невидимый фокусник снял шляпу и из нее выпорхнули белые голубки.
А когда я почувствовал, что она ответила на поцелуй, слегка приоткрыла рот и провела рукой по моим волосам, голубки замерли и залюбовались нами, они даже старались ворковать тише, чтобы не дай бог не помешать.
