Мадина согласно кивнула, но он не понял выражения ее лица, на которое вдруг опустилась мрачная тень.
Мансур наклонился и поцеловал девушку, а потом неожиданно – он сделал это впервые, и черкешенка была потрясена! – осторожно коснулся губами лица ее ребенка.
– Только прошу, дождись меня! – Умоляюще произнес он.
Мадина легко провела рукой по его щеке и улыбнулась.
– Я никуда не уйду.
Мансур быстро шел по улице, не глядя по сторонам, а только прямо перед собой, не обращая внимания на снующих, как муравьев людей. Он испытывал странные чувства. Его душа парила в вышине, ощущая ненужность всего, что прежде составляло основу жизни, но мысли угнетали и жгли. Мансур понимал, что не может быть просто чьим-то возлюбленным, он должен быть кем-то еще. С самого раннего детства ему внушали, что он – янычар, воин, раб султана, объясняли, для чего он рожден, и теперь молодого человека терзало чувство опустошенности.
Вечерело. Темнота постепенно расцвечивалась желтыми точками огоньков, вдали колыхалось огромное сонное море, с высоты минарета раздавалось монотонное пение муэдзина.
Мансур вспомнил, как все эти дни они с Мадиной вместе совершали намаз. Такие мгновения сближали не меньше, чем телесная страсть. Сегодня ей придется помолиться одной.
Мадина долго ждала Майсура, но он не возвращался. Девушка не подозревала, что без него ей может быть так пусто и одиноко: у нее впервые зародилась мысль о том, что ей будет нелегко с ним расстаться, о том, что, возможно, не стоит возвращаться домой. Зачем обманывать Айтека, честно ли притворяться и делать вид, будто ее сердце не раскололось на две половины, что оно принадлежит только ему?!
Наконец Мадина решила лечь спать, но часто просыпалась от какого-то странного волнения. В какой-то момент ей почудилось, будто запахло дымом, и она тут же вскочила на ноги. В доме было темно и тихо. Мадина оделась и вышла в сад. Пахло не землей, листвой и далеким морем, а действительно дымом, запах был властный, навязчивый, тревожный и сильный, запах пожара. Девушка выбежала за ворота и посмотрела на горизонт. Там, над крышами домов, плыла, колыхалась и ширилась оранжевая завеса; красноватые отблески вспыхивали и гасли, словно кто-то рассыпал по небу уголья или все звезды вдруг превратились в гигантские рубины.
А потом она услышала грохот, грохот огромного барабана, долетавший с одной из смотровых пожарных вышек. Из соседнего дома тоже вышли люди и точно так же молча слушали барабанный бой и созерцали невиданное зрелище.
– Что это?! – Обратилась Мадина к стоявшей рядом молодой женщине.
– Мой муж сказал, это пожар в Эдикуле.[24]
– Далеко от нас?
– Близко. Потому я и боюсь, – дрожа, прошептала молодая женщина. Она вгляделась в лицо Мадины и спросила: – Вы наша новая соседка?
Девушка кивнула.
– Мы знаем, что Махмуд сдает этот дом, и видели, как вы с мужем поселились тут несколько дней назад.
– Если огонь приближается, надо уходить, – сказала Мадина.
– Мой муж пошел посмотреть, но до сих пор не вернулся, – испуганно проговорила молодая женщина.
– Я тоже пойду, – решительно заявила черкешенка и спросила соседку: – Не могли бы вы присмотреть за моим сыном? Я скоро вернусь.
Молодая женщина колебалась, тогда Мадина сняла с пальца перстень с жемчужиной, подарок Мансура, и подала ей.
– Это вам. Если вы не верите, что я вернусь за своим ребенком, то пусть это будет залогом того, что я приду, – резко произнесла она.
Мадина сходила в дом за Ильясом и отдала его соседке. Потом быстро набросила покрывало и побежала по улице. Запах дыма заставлял кашлять; Мадине казалось, что небесный свод пылает огнем, но живого пламени пока не было видно. Чем дальше она шла, тем чаще навстречу попадались испуганно мечущиеся люди. Многие вытаскивали из домов свой скарб, кое-кто убегал налегке.
Мадина решила повернуть назад. Было ясно, что надо как можно скорее покинуть этот квартал. Она слышала, как кто-то сказал, что пламя распространяется с бешеной скоростью. На самом деле в этом не было ничего удивительного. Стамбул всегда находился во власти сильных ветров, а основания даже каменных домов были деревянными; и огонь быстро находил себе пищу, переходя с одной балки или перекладины на другую. Даже небольшой пожар в считанные минуты приобретал катастрофические размеры.
Девушка побежала обратно. Она поняла, что не сможет дождаться Мансура и должна спасаться сама. В тот миг, когда Мадина свернула на знакомую улицу, она, наконец, увидела настоящее пламя; оно возносилось к небу брызжущим искрами фонтаном. Огонь обманул Мадину, он проследовал иным путем и встретил ее с другой стороны. Дороги назад не было. Девушка остановилась. Ей казалось, будто повсюду распускаются чудовищные цветы с огромными, трепещущими на ветру лепестками. Воздух наполнился густым дымом. Люди бежали мимо и задевали ее, едва не сбивая с ног.
Мадина застыла на месте с мертвенно-бледными губами и неподвижным взором лихорадочно блестящих глаз. Она будто всматривалась в страшное, разрушенное прошлое и казавшееся нереальным будущее. Потом девушку толкнули, причем так сильно, что она не устояла на ногах и упала. На нее наступили, и Мадине почудилось, будто ее поволокли куда-то во тьму.
Когда она, наконец, очнулась, то почувствовала, что не может дышать. Кругом было темно. Казалось, неведомая сила перенесла ее в ужасный, незнакомый мир. Мадина попыталась встать, но не смогла и вскоре вновь потеряла сознание.
Едва Мансур добрался до казармы, как ему сообщили о пожаре. Воины его корпуса уже выходили из ворот. Никто не сделал попытки арестовать Мансура, всем было не до него.
Янычары, как наиболее организованная и многочисленная сила, всегда участвовали в тушении огня, и здесь была дорога каждая пара рук. Мансур понимал, что сейчас не до объяснений и не до рассуждений. Он не мог не последовать за теми, с кем много раз бывал в походах, с кем сражался бок о бок, спал у одного костра и ел из общего котла. Тяжелая, словно гранит, усталость, непереносимые трудности пути, беспощадность жизни – все это создавало особое братство, тайны которого трудно постичь непосвященному, тому, кто не пережил, не испытал ничего подобного.
Мансур надеялся, что Мадина все поймет и подождет его. Он не думал о том, что ей может угрожать опасность. На, его памяти пожары случались нечасто, и он не подозревал, с какой прытью и коварством может распространиться огонь в этот раз.
Он забыл обо всем, когда увидел пылающие окна и охваченные пламенем стены домов, клубившийся в дверных проемах дым, снующих туда-сюда людей, когда услышал рев огня, треск дерева, крики ужаса и вопли о помощи. Сверху сыпались огненные искры, в лицо летели зола и пепел. Казалось, охваченное заревом небо обрушивается на головы тех, кто стоит на земле.
