отрезала Рина, чувствуя, что и говорить стало сложнее.
Сирена как будто прищурилась.
– Мы с тобой будем жить в богатстве и уважении, девочка. Я создам для тебя все, что ты только пожелаешь. И ты совсем не будешь грустить об этом мире и своей прежней семье, потому что я изменю твою память. Ты будешь счастлива со мной.
– Вы не можете решать это за меня, – процедила Рина сквозь зубы, переведя взгляд с пальцев, обернутых тонкой золотистой бечевкой, которые теребили выбившуюся нитку, на едва различимые глаза колдуньи. – Вы не имеете никакого права решать, что для меня счастье. Это только мой выбор! И больше ничей! – на последних словах ее голос наконец-то освободился от оков и перешел в крик.
Сирена покачала головой.
– Ты еще слишком мала, чтобы понимать такие вещи, – сказала она. – Я желаю тебе только добра, и, поверь, ты еще будешь мне благодарна за то, что не умерла от голода, холода и болезней в этих развалинах. Или от рук одичавших людей, готовых убивать друг друга за еду. Именно это и произойдет с Хайзе, если ты снимешь проклятие. В первые годы это было бы спасением для людей, но прямо сейчас спасение для них – это наш мир. Ты достаточно умна, чтобы это понимать, не так ли? Да и, в конце концов, там тебя кое-кто ждет.
Сердце Рины заколотилось так, что у нее побелело в глазах. Она чуть не выпалила вопрос, чуть не взмолилась рассказать ей, как там Дженар, но сдержалась, словно боясь, что это станет ее поражением.
Не дождавшись ответа, Сирена тяжело встала и направилась к Рине.
– Не смейте! Не подходите! – выпалила та, но колдунья уже взяла ее лицо в свои ладони точно так же, как это делал Аскар.
Альберт пытался пошевелиться и что-то сказать, все его лицо было одной сплошной гримасой боли и страха, но от него не донеслось ни звука, и в этой страшной тишине было отчетливо слышно, как пальцы, покрытые бечевкой, прикоснулись к обветренной коже щек, как зашуршали складки ткани, когда Сирена склонилась над Риной.
– Знаешь, обычно в такие моменты люди зажмуриваются, боясь разглядеть мое лицо, – улыбнулась колдунья. – Но ты другая. Твои глаза – что стальные клинки, готовые к битве.
Рина больше ничего не говорила, но продолжала упрямо смотреть на Сирену, как будто закрыть глаза или даже просто моргнуть означало бы проиграть. Как будто она еще не проиграла.
И, словно бы в самом деле не выдержав эту битву в «гляделки», колдунья вдруг отстранилась и сипло рассмеялась.
– Ты снова превзошла все мои ожидания! – весело сказала она. – Я не думала… Нет, конечно же я думала об этом, но поверить в то, что Аскар самолично поставит тебе защиту от внушений! Значит, он все-таки предал нас. И ради кого? Ради этой маленькой упрямой девчонки!
Колдунья опустилась на ящик, словно ноги ее не держали, и долго смотрела на Рину. Та, пораженная, смотрела в ответ. Кровь так шумела в ушах, что она почти не слышала голоса колдуньи, но старалась ловить каждое слово.
– Что ж, – пробормотала Сирена, снова поднимаясь. – Значит, выбора нет. Это моя ошибка, что ты оказалась здесь, и я хотела исправить ее тихо, поэтому последовала за тобой, чтобы забрать тебя. Но теперь я не могу ничего сделать с твоей памятью, девочка. На тебе сильная защита. – Она направилась к выходу и обернулась через плечо. – Дождись меня, Рина. Я вернусь в свой мир и приведу сюда других колдунов, прежде чем ты умрешь в глупой попытке освободить кудесников. Это рискованная и бесполезная затея, так что не предпринимай ничего напрасно.
Ее сгорбленный силуэт скрылся в дверном проеме, и Рину снова окатило теплом солнечного света, под которым она медленно «оттаивала», словно замерзшая ящерка. Сперва двигались только ее глаза. Они поймали испуганный взгляд Альберта и дрожание глиняной фигурки, потом боковое зрение уловило Кёрфина с его бутылками, и Рина услышала едва различимые с этого расстояния слова колдуньи.
– Идем со мной, бедолага, – сказала она ему. – Ты ведь хочешь снова предаться забвению, не так ли? Я покажу тебе, как вернуться в него. Но ждать тебя я не могу. Как только моя магия ослабнет, держи путь к Ветродую, и я открою тебе проход туда, где твоим мукам придет конец.
Еще долгое время Рина не могла сдвинуться с места – только быстро дышать, но теперь она знала, что, в отличие от Альберта и Кёрфина, попавших под чары, ей просто было чудовищно страшно. Она с тревогой смотрела на кудесника, пытаясь разглядеть в выражении его лица решение, которое он принял. Рина прекрасно понимала, что как только колдуны узнают об их плане, они не дадут им освободить Натана Фармандера и других мастеров, и тогда некому будет противостоять запрещенной магии. Мир снова вернется в забытье. Кёрфин был ее последним шансом. Если он сейчас уйдет вслед за Сиреной, все будет кончено, но Рина не могла придумать ни одного весомого аргумента, чтобы остановить его, убедить остаться в этом мире и рисковать собой ради спасения людей.
Кудесник быстрее Альберта освободился от действия чар и первым делом швырнул еще полную бутылку в стену, разбрызгав вино на каменные блоки и усеяв осколками пол. Следом отправилась в последний путь и вторая бутылка.
– Вот же проклятая карга! – пьяно выругался он. – Она думает, у меня совсем нет гордости?! Она считает, меня можно размазать по полу, как коровью лепешку? – Он встал и направился к Рине слегка нетвердой походкой. – Знаете что, саранча? Клянусь, это был последний раз в моей жизни, когда женщина насмехалась надо мной! Чего вы расселись? Нужно догнать ее и приложить чем-нибудь тяжелым по голове, пока не поздно!
– А ты не очень умный, да? – вздохнул освободившийся следом Альберт отчасти с облегчением, отчасти с разочарованием. – Она же снова нас заколдует, и будем стоять истуканами. Лучше попробовать добраться до Дитромея и разбудить кудесников. Они наверняка придумают, как ей противосто… Ой!
Он испуганно отпрыгнул, увидев, как от глиняной фигурки поднялось большое облако пыли. Челку Рины всколыхнул слабый ветер, и она, вдохнув его, отчего-то сразу поняла, что это не Проводник, словно у живого воздуха был вкус или запах, позволявший отличить его от обычного.
Видимо, это был ветер, вернувшийся в мир вместе с очередным человеком, вновь обретшим свое тело. Человеком, который первым делом закашлялся и чихнул, а потом помахал обеими руками, разгоняя перед глазами пыль, и сказал таким веселым звонким голосом, каким говорят жизнерадостные девочки в
