Калшед, они бессознательно тяготеют к “несчастным случаям” с летальным исходом, чтобы прекратить свои несчастья.
Одна из моих пациенток сообщила об этом болезненном воспоминании, когда мы прорабатывали регрессию, в ловушке которой она находилась. Когда ей было десять лет, она, как в тумане, вышла между двумя припаркованными машинами на дорогу с активным движением. Ее сбил грузовик, и потребовались месяцы госпитализации, чтобы спасти ее ногу. Больше всего слёз в ее повторном переживании воспоминания вызвало то, что она проснулась в больнице и почувствовала огромное разочарование из-за того, что осталась жива.
Эмоциональный голод и зависимость
Эмоциональный голод, вызванный родительской отчужденностью, со временем часто превращается в ненасытную страсть к психоактивным веществам или аддиктивным процессам. Минимизация ранней заброшенности у переживших травму впоследствии часто превращается в минимизацию, позволяющую рационализировать субстанциональную или процессуальную зависимость. К счастью, многие пережившие травму в конечном итоге приходят к пониманию своей зависимости как проблемы. Но многие также минимизируют вредные последствия своей зависимости и, смеясь, отказываются положить ей конец или хотя бы уменьшить.
Когда пережившие травму не понимают последствий травмы или не помнят, что их травмировали, их зависимость можно объяснить как неуместные попытки регулировать болезненные эмоциональные регрессии. Однако многие пережившие травму со временем оказываются в состоянии понять, насколько саморазрушительны их пристрастия. Теперь они достаточно выросли, чтобы научиться более здоровым способам самоуспокоения.
Соответственно, субстанциональная или процессуальная зависимость может рассматриваться как ошибочная попытка отвлечься от внутренней боли. Поэтому стремление ослабить пагубные пристрастия можно использовать в качестве мотивации для обучения более сложным формам самоуспокоения, которые может предложить работа по восстановлению от кПТСР.
Как мы увидим в главе 11, горевание предлагает нам незаменимые инструменты для лечения внутренней боли. Оно поможет избавиться от необходимости отвлекаться от боли токсичными способами.
Эволюционная основа потребности в привязанности
Человеческий мозг эволюционировал в эпоху охотников-собирателей, которая продолжалась 99,8% времени нашего пребывания на этой планете. В этот период спасение ребенка от хищников зависело от его непосредственного пребывания рядом со взрослым. Даже кратковременная потеря контакта с родителем могла вызвать панические чувства, поскольку, чтобы схватить незащищенного ребенка, хищному зверю достаточно секунды.
Глубоко заложенный в ребенке страх — это здоровая реакция на отделение себя от защищающего его взрослого. Также страх был автоматически связан с реакцией “нападение”, когда младенец или малыш автоматически яростно кричал, чтобы привлечь внимание и получить помощь, или чтобы его не бросали.
Тем не менее продуцирующие кПТСР семьи ненавидят яростный плач, и многие находят горе-специалистов, которые поддерживают их в том, чтобы оставлять младенцев и очень маленьких детей в одиночестве, чтобы те “выплакались”.
В большинстве неблагополучных семей родители презирают детей, нуждающихся в любом виде помощи или внимания. Кроме того, даже самый благонамеренный родитель может серьезно пренебрегать своими детьми, следуя вопиющей “мудрости” XX века, согласно которой “детям нужно качественное время, а его количество не имеет значения”.
Когда дети переживают длительные периоды бессилия, стремясь получить необходимую связь с родителями, они становятся все более тревожными, расстроенными и подавленными. В продуцирующих кПТСР семьях отсутствие заботы и интереса является экстремальным. Родитель редко или никогда не бывает доступен для поддержки, успокоения или защиты.
Если это то, что вас мучало, то вы росли с чувством, что вас никто не любит. Никто никогда не слушал вас или, похоже, не хотел, чтобы вы были рядом. Никто
не сопереживал вам, не проявлял к вам сочувствия, не приглашал к близости. Никто не интересовался тем, что вы думали, чувствовали, делали, хотели или мечтали. Вы рано узнали, что, независимо от того, насколько вы обижены, одиноки или напуганы, обращение к родителям не принесет ничего, кроме усугубления горечи от их отказа.
Когда родители или опекуны отворачиваются от потребности ребенка в помощи и поддержке, его внутренний мир становится кошмарной смесью все возрастающего страха, стыда и депрессии. Пренебрегаемый ребенок воспринимает мир как ужасное место.
Со временем самоощущении ребенка настолько начинает преобладать эмоциональная боль, что ему приходится замыкаться в себе, заниматься самолечением, проявлять это чувство наружу (агрессия против других) или внутрь себя (самоагрессия), чтобы хоть как-то отвлечься.
Положение отверженного ребенка еще больше ухудшается, когда длительное отсутствие тепла и защиты порождает злокачественный рост внутреннего критика, как было описано выше. Ребенок проецирует свою надежду на то, чтобы быть принятым, на перфекционизм. К тому времени, когда у ребенка появляется саморефлексия, начинают возникать мысли, которые звучат так: “Я такой отвратительный, никчемный, непривлекательный и уродливый; может быть, мои родители будут любить меня, если я смогу сделать себя таким идеальным, как дети, которых я вижу по телевизору”.
Таким образом, ребенок чрезмерно воспринимает свои недостатки и стремится стать безупречным. В конце концов, он устраняет свой главный “недостаток” — смертный грех желания получить от родителей часть их времени или усилий. В основе этого — постепенное осознание того, что родители отворачиваются, злятся или испытывают отвращение, когда от них требуется внимание, интерес или привязанность.
Эмоциональное пренебрежение уже само по себе заставляет детей отрекаться от себя и отказываться от формирования своей личности. Они делают это, чтобы сохранить иллюзию связи с родителем и защитить себя от опасности потерять эту слабую связь. Обычно это требует большого самоотречения, например, утраты чувства собственного достоинства, уверенности в себе, заботы о себе, интереса к себе и самозащиты.
Более того усиливается влияние внутреннего критика, поскольку ребенок узнаёт, что не может попросить своего родителя защитить его от опасностей и несправедливости внешнего мира, не говоря уже о мире домашнем. Его единственный выход — стать более внимательным к вещам, которые могут пойти не так. Его критик составляет списки возможных несчастий, особенно тех, которые наглядно демонстрируют СМИ.
СМИ дают внутреннему критику много пищи для ума. Ребенок может ежедневно, часами напролет подвергаться воздействию программ, которые возвеличивают сарказм, злословие и издевательства. Кроме того, новостные программы,
состоящие на 90% из плохих новостей, наполняют его голову впечатлением о том, что мир преимущественно враждебен и опасен. Что еще хуже, эмоционально пренебрегающие родители обычно бросают своих детей их любимой няне — телевизору.
Из-за такого пренебрежения сознание ребенка, в конечном итоге, драматизируется и катастрофизируется. Драматизация и катастрофизация — это процессы внутреннего критика, которые заставляют ребенка постоянно прокручивать страшные сценарии в тщетной попытке подготовить себя к худшему. Это процессы, которые вызывают кПТСР с его программами стресса и токсического стыда, запускаемыми множеством обычно безобидных раздражителей.
Самыми заметными из этих раздражителей являются другие люди, особенно посторонние или те, которые даже отдаленно напоминают родителей. Со временем критик приходит к выводу, что все остальные люди опасны, и автоматически активизирует реакции борьбы, бегства, ступора или уступки, когда в поле зрения появляется чужак или непроверенный другой человек.
Этот опасный для людей процесс обычно переходит в социальную тревогу,
