Был, к примеру, такой случай — дон Эмилио Фернандес, более известный как «индеец Фернандес», знаменитый продюсер-кинематографист эпохи «золотого мексиканского кино», увидев мою маму, пошел за ней и вручил ей свою визитку, чтобы она пришла на студию «Чурубуско», где проводились просмотры. В середине 50-х годов это была очень известная киностудия, наш мексиканский Голливуд. На этой студии снимались старые черно-белые фильмы, здесь на самом деле развивалась мексиканская киноиндустрия. Но мама так и не пошла.
В другом случае один сеньор, живший неподалеку от ее дома, пригласил маму принять участие в программе «Полуденное варьете». Мама рассказывала нам, что продюсеры приходили к нашей бабушке с просьбой разрешить им снять маму в кино, но бабушка всегда отвечала неизменное: «Нет, нет и нет!», оставляя маму в волнении и сомнениях, кем она могла бы стать. Да, моя мама сама так никогда и не стала актрисой, но она пережила все это при помощи меня. Она стала довольно влиятельным импресарио. Да, она не мелькала перед объективом, о чем, возможно, мечтала когда-то в глубине души, но она имела свое лицо позади камер, и это придавало ей сил.
Когда слава и известность поворачиваются к тебе лицом, когда все тебя любят, когда все поют твои песни, когда импресарио дерутся за тебя и платят тебе вдвое, а то и втрое, лишь бы ты пришла туда-то, когда за тобой посылают частные самолеты со всем, что пожелаешь, очень легко потерять свое будущее. Твои ноги отрываются от земли, и ты даже не понимаешь, что происходит, потому что все происходящее, словно сон.
Слава выдергивает тебя из реальности и помещает в плоскость, где все возможно, и иной раз это ощущение всемогущества заставляло меня совершать глупости и быть высокомерной лишь из простого удовольствия поступить именно так. Как-то у меня был гастрольный тур по Испании, у нас выдалось свободное время, и я с коллегами пошла на дискотеку в танцклуб поразвлечься. Я была со своими девчонками из подтанцовки и музыкантами, которые в то время были моими единственными друзьями. Мы уселись в VIP-зале, и нам стали приносить бутылки шампанского. Я сидела на диване в окружении чертовски красивых парней, попивающих шампанское из бокалов, поглядывающих на меня и кокетничающих со мной. Один из моих приятелей сказал мне:
— Ну и дурочка же ты! Ну чего ты уставилась на того красавчика, который остановился там, глядя на тебя? Если бы я был ты, я стоял бы рядом с ним и болтал бы.
Мое тогдашнее «я» ответило дружку:
— Ты что, не понимаешь, что я имею то, что хочу, и когда захочу? Смотри, сейчас я щелкну пальцами, и он придет сюда, как ягненок на заклание.
Так я и сделала. Я пристально посмотрела на парня и поманила его пальцем. Бедняга подошел познакомиться со мной. Парнишка был самым красивым на дискотеке, просто конфетка. Широко улыбаясь, он подошел и сел рядом со мной. Едва он сел, как я повернулась к своему другу и сказала ему, абсолютно уверенная в том, что сделала:
— Ну что, доволен? Я имею то, что хочу. Если я хочу кого-то куда-то привести, то привожу, а если хочу купить, то покупаю.
Сейчас я думаю об этом и не могу поверить, что могла говорить подобные вещи. В то время мне было двадцать два или двадцать три года, не больше, и я чувствовала себя богиней. Я думала, что весь мир находится у моих ног, и считала, что могу управлять всем и всеми, кто меня окружает… Я не владела собой и абсолютно не сознавала, что мы имеем на самом деле, и насколько хрупкой может быть жизнь. В то время я привыкла к тому, что все было так, как я хотела, и если что-то получалось не по-моему, я бесилась и шумела или уходила в себя. Был, помнится, в частности, один случай, который был для меня ударом по моему же собственному «я». Почти два года я встречалась с парнем, одним из молодых импресарио, который выделялся в тамошнем обществе. Для моего мирка у нас с ним были идеальные отношения — два молодых, успешных человека, которым нравится вместе развлекаться. Но в один прекрасный день он безо всяких объяснений перестал звонить мне, что крайне меня удивило. Я почувствовала себя очень обиженной, ведь он оскорбил непосредственно меня. Никто не бросал Талию! Наоборот, это Талия давала всем пинка, посылая в полет!
В те дни, что он мне не звонил, я решила пойти с подругами в городской ресторан, и каково же было мое удивление, когда, войдя в ресторан, я увидела, как он подает пальто какой-то женщине, собираясь выйти через ту же дверь, в которую я только что вошла. Увидев его, я остановилась, как вкопанная, не зная, что делать. Я не знала, подойти ли поговорить с ним, спустить ли с него шкуру или вздохнуть в стиле Мари Феликс[41], посмотрев на него сверху вниз, как на полное ничтожество. По правде говоря, я продолжала стоять, как истукан, и подружки потащили меня, как деревяшку, в бар, где, ничего не говоря, заказали мне пять порций текилы. Пока я глушила свою текилу, в моей памяти прокручивались все случаи, когда я поступала точно так же. У меня была та же стратегия. Когда отношения с парнями переставали приводить меня в трепет, я очень мягко и ненавязчиво намекала им, что мы должны расстаться, чтобы каждый шел своей дорогой. В большинстве своем они не желали ничего слушать, затыкали уши и продолжали, как ни в чем не бывало, ухаживать за мной. Про себя я думала: «Воистину нет большего слепца, чем тот, кто не хочет видеть. Если он мазохист, так до смерти им и останется». Ничуть не церемонясь с прежним ухажером, я начинала мутить с новым соискателем моей руки и сердца. Когда же прежние кавалеры понимали, что все кончено, и начинали предъявлять мне свои претензии, я отвечала: «А-а-ай… Я же по-разному говорила тебе об этом тысячи раз, но ты не хотел меня слушать».
Той ночью, сидя с текилой в руке, я в полной мере хлебнула чашку собственного «шоколада». Это был грандиозный урок, который вызвал у меня чувство вины и необходимость ее искупления. Мне было так плохо, что я схватила
