задымили втроем, обмениваясь тревожными импульсами красных огоньков в темноте в полном молчании.
– Вот это да, – наконец резюмировал Славка. – Ну и ну… Наташка то, а Людк?
– Что?
– Ты смогла бы так?
Людка ударила его по спине ладошкой.
– Идиот! Заткнись.
– Что же теперь будет? – спросил Славка вполне резонно. – Майкл? Что будешь делать?
– Вызову директора на дуэль, – вяло сказал я, растирая окурок пальцами.
Славка хохотнул, но как-то невесело. Он обхватил голову руками, раскачиваясь и что-то бубня под нос.
– Лучше напиши на него телегу в обком, чтобы вздрючили гада за аморальное поведение… А что, – оживился он, – это идея! Чем он тут занимается, старый козел? Трахает пионервожатых?! И это называется воспитательная работа?! Пусть только попробует теперь что-нибудь написать на факультет! Он у нас под колпаком! Теперь мы ему устроим красивую жизнь.
– Ой, мальчики, – сердобольно отозвалась Люда, – не нравится мне все это. Большой скандал будет, всем не поздоровится. Директор нехороший человек, не надо с ним связываться. Уезжать тебе, Миша, надо. В Питер. Скорее уезжать.
– Да нам всем надо отсюда валить! – жарко возразил Славик. – Пока не поздно. Иначе все тронемся головами. Пора. Ну и лето… А все почему? Ерундой занимаемся, вот почему. Творчеством надо заниматься, творчеством!
Славка завелся не на шутку, минут пять он толкал какую-то дикую в сложившейся ситуации истерически-сумбурную речь о пользе самоотверженности в искусстве.
– Ты написал стих, тот… который мне обещал, – цинично напомнила Люда, когда он выдохся. – Все только обещаешь.
– Напишешь тут… как же. Мне тишина нужна. Покой. А тут… Сергеев скоро точно меня из себя выведет. Майкл, ты представляешь, что он тут намедни учудил?
– Пойду, – сказал я, поднимаясь.
– Куда ты? – испугался Славик.
– Да не боись… Со мной все в порядке. Пройдусь немного. А то не в себе чуть-чуть. Душно. Извините ребята, не могу!
Выскочил я опять в эту ночь с перекошенным лицом… Куда идти? Прямо как у Достоевского Федора Михайловича: «А знаете ли вы, милостивые государи, что это такое, когда некуда пойти?!» Пошел я куда глаза глядят. Быть может, с полчаса бродил вокруг озера, кажется, ругался вслух, кажется, даже, махал кулаками, представляя ненавистную рожу директора лагеря, устал, поранился, натыкаясь на пни и коряги, пока не обессилел окончательно. К себе я не мог вернуться, к друзьям тоже. Я пошел к Нине.
Свет в ее комнате не горел. Я постучал по стеклу и почти тут же увидел ее испуганное и радостно вспыхнувшее лицо. Она распахнула окно, и я ввалился внутрь мокрый и грязный, как леший.
– Ты? Где ты… Что ты? Как ты? – бессмысленно бормотала Нина, разглядывая меня с изумлением. Она была в белой ночной рубашке и зябко обнимала себя за голые плечи. – Какой ты мокрый… смешной… суслик мой лесной. Отряхнись хоть. Лариска снотворное приняла, спит как убитая, но ты все равно… потише, а то ведь проснется и тогда мне совсем житья не будет…
Я сел на стул, тяжело дыша, и выговорил глухо.
– Выходи за меня замуж!
– Что?!
– Я говорю: выходи за меня замуж. Что же тут непонятного?
– Когда? – растерянно спросила Нина.
– Сейчас.
Нина села на кровать и молча на меня смотрела.
– Не хочешь? – угрюмо спросил я, уставившись в пол. – Завтра поедем в город, подадим эти чертовы заявления, осенью справим свадьбу. Жить будем у меня, на улице Народной, вечерами будем в лес ходить, я буду работать… учиться. Ты не смотри на меня, я – хороший человек, добрый! Все для тебя сделаю! Хочешь?
– Хочу.
– Что? – я поднял голову.
– Я согласна, – повторила Нина дрогнувшим голосом. Глаза ее сияли.
– Да? – глупо спросил я.
– Да.
– А твои родители?
– Я уговорю их.
– А… а… – я запнулся. Признаться, я никогда еще не чувствовал себя так глупо.
Лариска громко храпела в своей комнате. Нина отвернулась к окну и что-то там долго и внимательно разглядывала.
– Миша, – вдруг спросила она.
– Ну?
– Ты… хочешь?
– Что? – спросил я, зная, что она знает, что я знаю
– Я не старомодна… не ханжа… я понимаю… Я много думала сегодня, после того как мы расстались. Ну, если это неизбежно… Какая разница, когда… Хочешь прямо сейчас? – голос ее осекся.
Я сидел, не шелохнувшись, чувствуя, как по спине медленно скатывается крупная, холодная капля пота.
Нина медленно поднялась, сняла с себя рубашку и, все так же не глядя на меня, легла под одеяло.
Повисла тягостная минута. У меня в голове вертелась фраза: «Извините, но это не то, о чем вы подумали». Слава Богу, я не произнес ее. Так я и сидел перед ней, сгорбившись, как бестолковый доктор перед тяжело больной.
– Ну что же ты? – прошептала она. – Иди ко мне. Не хочешь?
Я покраснел в темноте, как помидор. Не хотелось. Совершенно. Было неловко, было стыдно, было горько и во рту, и в сердце, было жалко ее. Не было только желания. Я даже на всякий случай пощупал себя между ног – нет, признаков большого серьезного чувства не было и в помине. Я услышал шуршание, почувствовал на своей руке ее горячую ладонь.
– Почему? – почти беззвучно спросила она.
Откуда мне было знать? Сколько раз в жизни я задавал своему организму это вопрос в подобной ситуации, но ответа так и не получил. Возможно, это была месть мозга за то, что я совершенно измучил его сегодня взаимоисключающими задачами.
– Сидорчук?
Я кивнул.
– Что? Что она хочет? Разве ты должен подчиняться ей? Почему она командует нами? Почему она стоит между нами? Почему, почему, почему?
«По кочану», – как-то отрешенно, словно не про себя, подумал я, но вслух сказал.
– Ты не понимаешь… Ты не понимаешь, Нин…
– Что я должна понять?! Ты словно заколдован ею. Ты ее боишься! Миша, это невозможно, я сейчас пойду к ней, я объясню, что это невыносимо и дальше продолжаться не может. Я не боюсь ее! Да, да, ты так и знай! Не боюсь совсем! Я совсем не такая, как тебе кажется! Я не тихоня. И я не собираюсь ждать ее милости! Пойду!
– Нина! Нина! – глухо позвал я, затыкая уши. – Ты же ничего не знаешь! Ни-че-го!
– Что, что я должна знать? У вас тайна? Она шантажирует тебя?? Подожди, у вас… у вас что… будет… ребенок?!
– Да нет же! Нет!
– Но что тогда??!
И тут меня прорвало. Я упал головой в колени и рассказал ей все. Нина выслушала мой короткий сбивчивый рассказ в страшной тишине… и тишина нарастала с каждой секундой, давила меня в плечи, в спину, так что стало трудно
