Не успеваю рассмотреть результат, мозг заставляет руки разжаться, отталкивая в сторону железяку. Земля близко. Отдача частично сменила угол падения?
Да.
Воздух вырывается из легких от приземления, но угол есть угол, а осенняя мокрая подушка листвы, мерзкая, противная, влажная, но присутствующая, позволяет даже сохранить кое-какой контроль над собой. Качусь, кручусь, пенек, больно. Мелочи. Вскакиваю. Грязные мокрые руки одновременно ныряют за спину и за пазуху, вытаскивая нож и револьвер. Был бы нормальный, рассмеялся бы. Сейчас не смешно. «Боевой режим».
Был бы нормальный — сощурился бы и растерялся. Свет, яркий свет, излучаемый «Солнышком», хаотично дёргается туда-сюда, из-за чего перед глазами то черно, то ослепляюще бело. Я, здесь и сейчас, лишь догадываюсь, что гоблинский дирижабль получил тварью в бок, но в сам проход она не попала. От удара кабина раскачивается под гондолой. Наверняка Стелла сейчас орёт. Да, точно, слышу. Хорошо.
Ищу цель. Нахожу. Тварь как игривая кошка азартно крутит хвостом, напряженно сидя на земле и задрав голову. Её привлекает раскачивающийся и орущий дирижаблик. Она зла, очень зла. Окровавленный бок повернут ко мне, видна рана. Большая, глубокая, из неё толчками выплескивается ихор. Наверное, будь она сантиметров на пять выше, была бы победа, перебило бы хребет. Но чего нет, того нет.
Боевой режим подсказывает, что «нетерпимость законника» внутри меня целиком и полностью похожа на этого напрягшегося зверя. Стелла — невиновна по всем параметрам, ей требуется защита, между мной и ей существует договор, по которому я должен её защищать. Определить нюансы не могу, это простое понимание сложного события, прямая интерпретация сломанной системы, диктующей мне простую истину — убьют полугоблиншу, умру и я. В муках. Если не сделаю до момента её смерти достаточно.
Стреляю без перерыва. Идя по земле, всего в полутора десятках метров от ихорника, промахнуться из револьвера я просто не могу. Не с «мастером огнестрельного боя», чью целью ярко освещают прожекторы на раскачивающемся дирижабле. Маленькие свинцовые комки калибра в 9-10 мм даже при точном попадании в рану не заставляют крокодилокошку отвлечься. Поначалу. Шестой, последний выстрел, сделанный на бегу, всё-таки вынуждает её развернуть морду ко мне.
Посмотрела. Дёрнула широким носом. Вновь уставилась на дирижабль. Напряглась. Мышцы у ихорника так резко обрисовались под толстой шкурой, что это было похоже на взрыв внутри. Из раны плеснуло ихором, показалось белое сломанное ребро. Прыжок. Тушу с воткнувшимся в рану ножом уносит вверх, а меня вбок. Слышен скрежет металла, переливчатый вопль контрабандистки, успеваю лишь вскинуть голову, чтобы увидеть, как ихорник падает спиной вниз, на землю. Дирижабль снова «танцует».
Бросаюсь на тварь, втыкая руку в рану, пытаясь нащупать нож. Ихорник ревет, крутится на месте, пытается достать меня лапой. Держусь за свалявшуюся шерсть у него на загривке одной рукой, второй — за виденный ранее обломок ребра. Ищу нож. Нахожу. Тварь скачет и рычит, мимоходом отмечаю, что в данный момент быть мелким и легким крайне удобно. Залитым с ног до головы ихором? Нет. Это для кидов смертельно. Для меня, уже искупавшегося в подобной дряни… не знаю. Я могу сдохнуть от истощения после столь длительного «боевого режима», могу от ихора, но еще вполне могу сдохнуть, если сожрут Стеллу. Сейчас известно одно — нужно относительно коротким лезвием ножа дотянуться до пары крупных узлов внутри тела твари, расположенных там, где у нормального организма млекопитающего находятся почки. Одну поразить получается. Зверь хрипит.
Очередная попытка меня стряхнуть в нелепом прыжке на месте. Срываюсь со спины, удерживая нож и… распахиваю от силы на противоходе противнику бок. Под лезвие попадает стенка желудка, теперь из раны на боку урода вывешивается зеленая женская рука. Нажрался. Отпускать нельзя. Регенерирует. Да и «отпускать» не то слово. Сам не уйдет.
Кружим друг вокруг друга. Смахиваю ихор с глаз, он еще живой, он светится, мешает. Зверь кидается на меня, успеваю уйти кувырком, он слишком массивен и слишком много потерял жизненно важной жидкости, чтобы иметь шансы меня поймать. Даже полуослепшего. Еще бросок. Еще. Вновь пытаюсь его оседлать, чтобы продолжить терзать уязвимое место, но теперь все куда сложнее. Тварь начинает припадать на раненый бок, падает спиной за грязь, на листья, «стирает» меня с себя. Видно, что он продолжит так делать дальше.
Плохо. Нужно решение.
Оно есть.
Рука хватает руку. Дергаю изо всех сил и… отскакиваю от ихорника с добычей — откушенной по локоть рукой орчанки. Хорошее начало.
«Боевому режиму» нет никакого дела до абстрактных понятий. Он не знает, что есть приемлемо, что нет, что отвратительно, а что прекрасно. Он утилитарен, беспощаден и последователен в рамках выполнения задачи, которая мне известна. Если ближайший путь к победе лежит через выдергивание из распоротого желудка частей орочьих тел, чтобы занять их место и начать наносить монстру повреждения из безопасной зоны… он это делает. Я это делаю.
И у меня получается. Уворачиваться, «воровать», отскакивать… а потом и нырнуть туда самому.
Режим продолжает работать даже после того, как я попадаю внутрь. У меня даже проскакивает одна посторонняя мысль, видимо, от слишком нудной работы, во время которой зверь воет, бегает и бьется обо все подряд. Я думаю, что в этом мире, в этой жизни, у меня получается оказываться в чрезвычайно редких обстоятельствах по два раза. Два раза на столе безумных вивисекторов, два раза в потрохах ихорника. Забавно?
А это что такое? Система что-то пишет?
— Абсорбция.
— Абсорбция.
— Абсорбция.
Меня вырубает вместе с «режимом». Прямо там, внутри. Даже не успеваю понять, что это я сейчас прочитал.
Через некоторое время я приду в себя. Уже не там, не в зловонных потрохах сдохшего ихорника. И даже не на бандитской хате. Это будет приятным сюрпризом. Неприятным будет другое: фраза, которую я услышу, вскоре после того, как открою глаза:
— Мастер Магнус Криггс! Очень рад с вами познакомиться! Меня зовут…
Интерлюдия
Ветер беспощадно трепал легкое платье, что она надевала на работу. Там, в недавно законченной ратуше, бывшей лишь жалким подобием прежней, было жарко. Жарко, а еще пыльно и душно из-за круглосуточно работающих разумных, продолжающих строить, отделывать, переносить вещи и документы. Запах колотого камня так за день надоедал девушке, что сейчас, стоя на ступеньках той самой ратуши, где провела свой рабочий день, она просто застыла, глядя в затянутое вечным туманом небо и глубоко дыша свежим воздухом.
Ветер. Такого там не было.
Один брошенный на неё взгляд и человек, неторопливо шедший по своим делам через главную площадь района, срывается на поспешный шаг. В его глазах паника, голова втиснута в плечи, а немытые руки дрожат. Явно не от холода. Но это же не она такая страшная? И уж точно не стоящая возле ратуши на карауле нежить?
