Лазаренко — в Каретном Ряду на третьем этаже. Потом вместе с Мариной мы покупали «кухню». Ездили в деревню Григорчиково, на Пахре: они хотели там приобрести домик. Матвеевское… Я помню, что у них было очень красиво. Марина привезла из Парижа какие-то необыкновенные светильники, шторы. Наверное, это был первый уют в Володиной жизни. Первый домашний уют, но в чужом доме…
Я развёлся со своей первой женой — у меня образовалась пропасть времени. Этот отрезок был очень сумбурным, даже иногда дурацким, но очень интересным. Помню несколько вечеров.
Очень симпатичный был вечер, когда Володя и Марина пригласили Тарковского. Они тогда жили на улице Телевидения. Конечно, Володе очень хотелось показать Марине великого режиссёра… И были очень хорошие посиделки.
Ещё один вечер — в редакции журнала «Советский Союз». Володю пригласил попеть Юрий Королёв — фотокорреспондент этого журнала. Был такой маленький концерт в небольшой компании. Володя пришёл с Мариной. А потом в столовой был очень яркий момент: Володя ставил бутылку на край стола и говорил:
— Вот смотрите — бутылка сейчас упадёт, ударится об пол и сама откроется.
Действительно, так происходило — просто как в цирке. А Юра с Володей позже встречались самостоятельно и, как мне кажется, подружились.
Мы с Володей не работали вместе. Если бы работали — наверное, многое бы можно было вспомнить. Вспомнить важное для людей. А у нас с ним ничего не было, кроме жизни. Той самой жизни, которая состоит из мелочей.
Ну, например, у Володи появилась новая машина, «Рено–16». И мы осваивали «Рено–16», а «освоили» двенадцатый таксопарк… Я привёз его туда, Володя дал концерт, — его вынесли на руках! И на руках же хотели нести на банкет, я еле-еле «отбил». Потом нас там очень хорошо обслуживали.
Кстати, Володя очень многое узнавал у таксистов. Один из них рассказал про очень необычную автокатастрофу — разбился катафалк, и все сопровождавшие гроб погибли.
— Все? — спрашивает Володя.
— Все.
— А покойник?
— Что покойник? Ему — ничего…
И ещё один поразительный случай, связанный с автомобилем. Володя учился ездить на моей «Волге», а потом у него появились серые «Жигули», которые доставал отец. Однажды Володя позвонил мне:
— Я на машине…
Поехали куда-то. Володя вцепился в руль — он недавно начал водить — и говорит:
— Вот сейчас бы мчаться по хорошему шоссе, почти лететь… и чтобы кто-нибудь ехал навстречу — лоб в лоб! Интересно, свернул бы тот, другой, или нет?
Меня это поразило. Ведь его любопытство не знало пределов и границ! И не просто любопытство — это было стремление заглянуть за горизонт. Воплотиться во всё и всё испытать самому!..
«Параллельные» жизни у нас начались в году, наверное, семьдесят втором. Я женился, Володина жизнь менялась. Встречи стали редкими — я очень много работал, Володя — тоже. Да и молодость кончалась… Если встречались — поначалу возникала некоторая неловкость, что долго не было встреч, а потом всё шло по-старому.
Однажды перед Новым годом, в ЦДРИ… Володя, уже в фаворе, идёт, окружённый свитой. Увидел нас с Кариной, которая давно и хорошо его знала, — оставил всех и бросился навстречу… Встречи были редкими, но очень трогательными.
У всех людей, которые были рядом с Володей, есть что-то на совести. Во всяком случае, я так думаю. Последние годы я чувствовал, я видел, что он приближается к какой-то трагической развязке. Мог ли вмешаться? Мог ли помочь? Не знаю…
Сейчас повышенное внимание к памяти о Володе. И я, откровенно говоря, испытываю неловкость. Не смог рассказать каких-то, может быть, очень значительных вещей. А возможно, что не в этом дело… Ведь люди уходят — всё равно остаются. И занимают в жизни ровно столько места, сколько было. Ничего не меняется. Ничего…
Февраль 1988 г.
Юрий Петрович Любимов
— Юрий Петрович, в одном из концертов Высоцкий сказал: «Человек, который оказал на меня наибольшее влияние — Любимов». Как вы думаете, почему?
— Может быть, потому, что у нас с ним была такая привычка. Если Володя считал, что песня вчерне уже закончена, он всегда приходил и показывал мне. Пел и спрашивал: «Ну, как?» Я любил его слушать, любил его песни, поэтому всегда откровенно говорил о песнях и об исполнении.
А в чисто человеческом плане… Я старался помочь ему в борьбе с недугом, печальным недугом. Может, поэтому он так и сказал.
— Юрий Петрович, когда вы поняли, что Высоцкий — актёр с большой буквы?
— Вы знаете, для меня Володя прежде всего был поэт, замечательный поэт. Вообще, Высоцкий — это явление, конечно, удивительное. И при жизни многими, к сожалению, непонятое, многими его товарищами, коллегами и поэтами. Он рождён был поэтом. Имел дар божий — поэта. Это был замечательный русский поэт. И это было во Владимире самое ценное. Я был к нему расположен с самого начала, как только увидел. Володя был мне глубоко симпатичен как человек… Ведь я и взял его в театр за песни, когда узнал, что текст и музыку пишет он сам. Тогда он мне довольно долго пел свои песни. А показывался он так себе. Можно было и не брать за это. Тем более, что за ним, к сожалению, тянулся «шлейф» — печальный шлейф выпивающего человека. Но я этим пренебрёг тогда и не жалею об этом.
Юрий Любимов и Владимир Высоцкий в театре на Таганке во время празднования 60-летия Любимова. 30 сентября 1977 г. Фото А. Стернина.
Каким он пришёл? Смешным. Таким же хриплым, в кепочке. Кепочку снял вежливо. С гитарой. В пиджачишке-букле. Без всякого фасона, не такой, как говорили, — стильный молодой человек, нет. Пришёл очень просто. Парень очень крепкий, сыграл чего-то. Сыграл, и не поймёшь, собственно, брать или не брать. А потом я говорю: «У вас гитара? Может, вы хотите что-то исполнить?» — «Хочу». — «Ну, пожалуйста». Он спел. Я говорю: «Ещё хотите исполнить?» Он ещё спел. Я спрашиваю: «И что же вы исполняете?» — «Ну, — говорит, — своё!» — «Своё?» Я его сразу взял. Вот и всё. Вот история его прихода.
У Володи была необыкновенная любознательность и необыкновенное умение притягивать к себе людей. Это
