скомпрометировали саму религиозную идеологию. По этой причине социологическая мысль Англии в начале 70-х годов сделала некоторый поворот в сторону обоснования идеологической позиции церковных консерваторов. Это подтверждается и тем, что подобный поворот — от активного реформаторства к осторожному консерватизму — наблюдается не только в социологическом анализе состояния религии в современной Англии, но и в осуществлении тех новшеств, которые приближают церковь к современности (об этом будет подробнее рассказано в главах IV–V). Очевидно, слишком бойкие адвокаты радикальных перемен настораживают господствующие классы именно тем, что их усилия приводят к размыванию самого содержания религиозной идеологии, делают ее непригодной для выполнения своей социальной роли.
Современные социологи религии пытаются все в большей мере перейти от выявления кризисного состояния религиозных организаций к весьма успокаивающим оценкам религиозной жизни нации и к критике социального радикализма отдельных священников и иерархов. Д. Мартин, например, в публикации, помещенной в журнале Комитета по социальной ответственности Церкви Англии, называет парадоксальным такое положение вещей, когда «небольшая группа верующих относительно более склонна к радикальной оценке общественных явлений, нежели основная масса приверженцев церкви, которые не имеют к этому предрасположения»[78].
Для обоснования критики сторонников радикальных реформ Мартин вынужден принизить серьезность современного кризиса религии, что и делает через введение нового понятия — «приватизация». Приватизация, согласно Мартину, — это типичная черта духовного облика современных англичан. Она выражается в том, что англичане испытывают явное нежелание участвовать в общественной жизни, не хотят покидать уют собственного дома, вступать в контакт с другими людьми. Это по существу Не кризис религии в том смысле, что люди все в возрастающей мере отрицают религиозное мировоззрение, а просто-напросто нежелание их выходить из своего дома и участвовать в каких-либо общественных мероприятиях, в том числе в общественных богослужениях.
Буржуазный социолог нащупал весьма характерную черту буржуазного общества, в частности мелкобуржуазных кругов, составляющих основную массу англиканцев, а именно индивидуализм, аполитичность и т. д. Но эти черты не распространяются на все слои населения. Сотни тысяч англичан активно участвуют в рабочем, профсоюзном и студенческом движении, в борьбе за демократию и прогрессивные социальные перемены. Но эта активность, как известно, не пробуждает в них интереса к религии и церкви. Наоборот, участие в общественной жизни размывает, ослабляет религиозную веру, ведет к утверждению светского мироощущения и миропонимания.
Значит причина кризиса религии и церкви в другом.
Ее следует искать не в каких-то новых психологических особенностях людей, как это делает Мартин, а в меняющейся социальной действительности и в принципиальной, мировоззренческой несовместимости религиозной идеологии с развивающимися сегодня социальными процессами.
Обе рассмотренные тенденции не отличаются друг от друга существенным образом. Они порождены одним и тем же социальным заказом и стремлением продлить существование религиозных организаций. Обе они опираются на субъективно-идеалистическую методологию, на которой зиждется современная буржуазная социология вообще. Анализ, применяемый в обеих тенденциях, явно ненаучен. Это хорошо проявляется при рассмотрении того содержания, которое вкладывают буржуазные авторы в основные понятия — «религия» и «секуляризация».
Религия — явление сложное, комплексное. Помимо религиозных взглядов и чувств, в определении религии существенное место должен занимать такой компонент, как культовая организация. Одни религиозные представления (да к тому еще «туманные», «пограничные» или «неясные») никак нельзя выдавать за религиозность. Надо сказать, что «туманная, неясная вера в сверхъестественное» — действительно черта общественного и индивидуального сознания людей, живущих в эксплуататорском обществе. Ее порождают отчужденные силы капиталистической действительности, такие, как угроза безработицы, войны, неуверенность в будущем, а также личные несчастья, духовная неудовлетворенность и т. д. Но религию как форму общественного сознания никак нельзя отделить от «организованной религии», т. е. от церкви, от церковной организации. Церковные организации именно для того и существуют, чтобы превратить «туманные представления» людей в весьма определенное идеалистическое мировоззрение и таким образом духовно поработить массы, сковать их социальную и политическую инициативу.
Но церковная статистика и конкретно-социологические исследования религиозности вопреки воле их буржуазно-церковных интерпретаторов неопровержимо показывают, что именно в этом вопросе церковные организации Англии ныне терпят неудачу. Тем самым подтверждается марксистское положение о том, что духовная жизнь общества в настоящее время характеризуется довольно быстрым ростом секуляризации и религиозного индифферентизма, распространением научных представлений.
Несмотря на эту всеобщую тенденцию, современная Англия все же дает нам своеобразный и трагический пример весьма тесного переплетения религиозной и социальной проблематики. Речь идет о так называемой религиозной войне в Ольстере — северной части Ирландии. Анализ религии и церкви здесь не может претендовать на то, чтобы отражать религиозную ситуацию по стране в целом. Тем не менее следует иметь в виду, что ирландский вопрос играл и продолжает играть большую роль й империалистической политике правящих кругов Англии, а также то, что религиозные аспекты всегда занимали важное место в этой политике. Поэтому есть смысл остановиться несколько подробнее на этой, на первый взгляд, странной «религиозной войне» современности.
Казалось бы, «религиозные войны» канули в далекое прошлое, и современная социальная и политическая борьба не нуждается в религиозном прикрытии. И тем не менее факт остается фактом: борьба широких масс Северной Ирландии за свои демократические права, которая привлекает внимание прогрессивной общественности всего мира, характеризуется ныне в буржуазной прессе как борьба католиков против протестантов.
Объяснение этому следует искать в истории англо-ирландских отношений, в том факте, что в Ирландии экономическое и политическое порабощение народа совпадало с порабощением национальным и переплеталось с религиозной дискриминацией. Это не просто случайность в развитии истории — это результат умышленной и целенаправленной политики правящих классов Англии по использованию религиозных предрассудков согласно формуле «разделяй и властвуй». Вся история порабощения Ирландии Англией — характерный пример воплощения в жизнь этого принципа.
К. Маркс, который пристально следил за событиями в Ирландии и поддерживал справедливую борьбу ирландского народа против английских поработителей, говоря об антагонизме между рабочим классом Ирландии и Англии, отметил, что «этот антагонизм искусственно поддерживается и разжигается прессой, церковными проповедями, юмористическими журналами — короче говоря, всеми средствами, которыми располагают господствующие классы»[79].
В самой Англии, как мы видели, в результате Реформации католицизм официально был разгромлен и на протяжении длительного периода времени существовал «в подполье». Иначе дело обстояло в Ирландии. Ее закабаление завершилось во время английской буржуазной революции. Тут католицизм остался массовой религией коренного населения — ирландцев, которые подвергались экономическому, политическому и национальному гнету со стороны английских лендлордов — протестантов. Для подкрепления своей власти английские поработители стали расселять на территории Ирландии, особенно в ее северной части, протестантских безземельных крестьян из Англии, Шотландии. Эти крестьяне, сами будучи жертвами развивающегося капитализма, стали инструментом в руках господствующих классов для реализации колониальной политики в Ирландии. Коренные жители Ирландии, которых новопоселенцы
