пыльные, меня и провалился со всем добром за грань. Спиной, как я раньше делала.
В тот самый подвал, где я однажды по дурости вляпалась в рунный круг. Часть помещения была расчищена, камни лежали подобием поребрика, очерчивая пространство, облагороженное мягким, шелковым, мерцающим, ароматным.
— А шторы зачем?
— На случай, если бы ты стала сопротивляться. У меня день рождение, желаю устроить жертвоприношение. Некромант я или ни о чем?
Жертвоприноситься в такой обстановке — сплошное удовольствие, не то что в мое прошлое посещение — голые камни, кровища, эльф, некромант и я. Тоже голая. А судя по мерцанию в глазах Холина и его желанию, которое я ощущала, как свое собственное, недолго мне осталось быть одетой и в этот раз.
Когда вас страстно опрокидывают на усыпанный лепестками шелк, нетерпеливо раздевают, накрывая быстрыми горячими поцелуями каждый сантиметр кожи, а потом вдруг утыкаются в голый живот рожей и ржут в пупок — это щекотно и немного обидно.
— Это… Это что-о-о?.. — провыла темная сволочь, утерев слезы.
Я скосила глаза на свою единственную часть белья и гордо сказала:
— Что-то синее.
— Чего только не заводится у женщин в комоде в отсутствие мужа. Они огромные!
— Я на защиту магистерской шла, а не блудить.
— А платье намекало на готовность к блуду.
— Это интрига.
— Это подстава.
— Раз тебе не по вкусу мое синее, я домой. А ты можешь оставаться и наслаждаться вечером воспоминаний в одиночку.
— Мне по вкусу твое все. Просто это было немного неожиданно.
— Холин, — строго сказала я, испытывая разного рода желания причем одно из них было желанием завернутся в одну из ворованных штор. — Мы будем что-нибудь делать?
— Обязательно. Только сначала я избавлю тебя от этого кошмара. Пояс верности какой-то, а не белье.
Спустя некоторое время, наполненное хихиканьем и перемежающейся обжигающими поцелуями возней, когда мы оба оказались без одежды и больше ничего не мешало касаться не только руками — всем телом…
Мика…
Я отозвалась всей сутью, потому что он смотрел в меня, а я в него, и мы видели друг друга сквозь отражения наших душ и это было невыразимо прекрасно.
Я люблю…
…люблю тебя.
* * *
Вход в подвал подперт камнем и куском старой балки и вездесущий сквозняк не слишком приятно цапал по спинам. Мы прятались от него под ворованной шторой. Никакой магии, никаких скрывающих пологов, магия была только та, что между нами. Магия близости, звук тишины, музыка дыхания и ритм родного сердца. И не нужно открывать глаза, чтобы видеть.
— Мар…
— Да?
— Почему здесь?
— Я не планировал, я думал ты дома меня поздравишь, как положено примерной супруге, но заседание перенесли сюда, и я вспомнил какая ты была отчаянная и… невероятно соблазнительная. Вспомнил как возила пальцем по моей привратной ленте, — я тут же принялась это делать и Мар покрылся пупырышками от щекотки и так, — там у окна, как мы штору оборвали, а потом ты провалила всех за грань.
— А ты меня поймал.
Он прижал меня к себе сильнее, я почувствовала, как тревожно сжалось у него в груди и тоже обняла в ответ. Не только руками. Всем, что у меня было.
— Ты была такая красивая и голая, — признавался он спустя столько лет. — Вся в крови, рунных знаках и золоте от силы света. Эфарель не пожадничал. А я завидовал черной завистью и так же боялся не успеть поймать тебя. Боялся, что ты не отзовешься мне, а удерживать силой у меня не было права. Никого и никогда нельзя удерживать силой. И сейчас я по-прежнему боюсь. Не успеть.
— Чего не успеть?
То же, что и раньше, то же, что и всегда. Не поймать тебя на краю, когда тебя в очередной раз понесет в очередной безумный водоворот. Боюсь до озноба. Я живу с этим страхом весь последний год и ничего не могу поделать. Так что да. Я тогда психанул. Мы оба.
Он выдохнул, оставляя горечь старых обид позади, я продолжала обнимать, понимая и принимая. И он знал, а я знала, что он знает. Это тоже была магия.
— Не представляю, как у таких безответственных родителей, как мы, могли появиться такие серьёзные и ответственные дети? — спустя недолгое молчание сказал Марек.
— Может потому, что их Эфарель воспитывал?
Тут же представилась прекрасная мать в разных ракурсах, включая последние, похожие на прощание ночные обнимашки.
— Не смей думать об этом… Не смей думать о нем, когда лежишь рядом со мной голая и… — Холин тут же прижал зубами жилку на шее и засопел, как изголодавшийся вампир.
— Ты первый про него вспомнил.
— Ладно. — Отпустил и уставился тьмой с радужными искрами мне в глаза. — Я первый вспомнил, а ты первая забудь. Лучше поцелуй меня ещё раз, а то я почти забыл, как это было.
— Пару минут назад.
— Пару минут назад ты пугала воплями скопившуюся тут за это время нежить. А я старею и память у меня становится плохая, так что желаю, чтобы ты напоминала мне, как я прекрасно целуюсь, почаще.
Его губы приблизились, но так и не коснулись.
— Слышишь? Сквозит?
Я так погрузилась в себя и нас, словно выпала из мира и сейчас, когда Марек сказал… Из старой фигуры тянуло силой. Давно стали невидимы линии, поверхность рунного круга померкла, покрылась пылью и мусором, поставленные когда-то блоки были поставлены на совесть и не должно бы… Но Мар был прав. Сквозило, тянуло, как будто смычком везут по струне, усиливая нажим и…
И-и-иди-и сюу-у-да-а
…и не струна это была, флейта, белая флейта в розовых похожих на вены прожилках, будто прозрачная в белых красивых пальцах с длинными ногтями, губы касались, словно ласкали, наполняли инструмент… светом, дышали мелодией, и голос вплетался в нее той самой струной.
— Тихо, тихо меж теней…
24
Я будто провалилась и тут же уперлась коленями в каменный бортик старого фонтана на Звонца. С другой стороны доносились причитания и тихий, рвущий душу детский плач.
— Эй, — позвала я.
Это видение, или я все-таки оказалась между миром живых и гранью? Если видение, то хорошо. Лучше, чем спонтанный провал. Со мной очень давно не случалось подобного, и это настораживало. И изнанка, если это была она, здесь какая-то иная, словно изнанка в изнанке. Эхо. И звук такой же. Не разобрать, откуда. Тени. Улица была та и не та. Все казалось зыбким, как сквозь залитое водой стекло.
— Ты где?
Над краем бортика торчала макушка. Я обошла фонтан. Не-живой
