стали просить: «Не выгоняйте!»
А у Вишневского была граната. Чеку из гранаты он вытащил. Если б отпустил рычажок, сразу бы бабахнуло.
Учительница разозлилась. Подошла. Вырвала у него эту гранату и выбросила в окно.
Крысоловка
Карликового пинчера-крысоловку мы ненавидели давно. Отчасти потому, что раз он ни с того ни с сего укусил младшего Карчмарека за ногу. Но в основном за то, что такие номера сходили ему безнаказанно.
Мы были во дворе, и вдруг за помойкой что-то зашуршало. Показался настороженный блестящий глаз и ухо. Собачонка чего-то жрала.
— Вон, — шепнул Весек и показал пинчера Карчмарекам.
— Спокойно…
Мы медленно приближались, осторожно ступая по промерзлой бугристой земле. Думали его окружить. В последнюю секунду он удрал.
— Догоняй!
Около кучи бревен пинчер остановился и затявкал. Лапами, точно руками, уперся в маленькую трибуну. Верхняя половина туловища торчала из-за этой трибуны. Ну прямо речь держал на иностранном языке. Когда мы подошли, припустил трусцой.
На мгновенье он скрылся за насыпью узкоколейки, выскочил возле садов. Отощал за эти несколько дней, одни уши остались. Бежал на удивление шустро. У забора мы его чуть не поймали. Но очень уж широкие были между досками ограды щели. Пинчер протиснулся в одну. И отступил — на заранее подготовленные позиции.
Карчмареки бежали, задевая за ветки, сзади пыхтел Весек, а пинчер неутомимо удирал. Хвостик, вернее, обрубок хвостика поджал — как будто его вообще не было. Мы отстали метров на пятьдесят. Глаза у нас слезились от мороза, поэтому собачонка по временам сливалась с сухой травой и листьями.
Потом пинчер выбежал на поле. Сбавил прыть. И виден был лучше — в поле еще лежал снег. Стал забирать вправо. Нам совсем немного до него осталось. Весек бросил ком земли, но промазал.
Пинчер бежал к мосту, а луг перед мостом был еще заминирован.
— Как бы не задел, — сказал старший Карчмарек и остановился.
Мы присели за деревьями; коричневая спинка крысоловки теперь передвигалась с осторожностью. Хотя уже смеркалось, можно было разглядеть проволочки на взрывателях. Мины ставили кое-как, наспех.
— Сегодня не убежит! — заверили Карчмареки.
Пинчер пробрался среди мин, дальше побежал по кривой, по-прежнему слегка забирая вправо. У моста еще стоял солдат с флажком, но танков и бронемашин, которыми мост был забит, как не бывало, иногда только проедет мотоцикл.
Если бы пинчер пробегал здесь неделей раньше, та «фройляйн», которая до конца верно сопутствовала мужу, возможно, забрала бы его с собой. Если б дня четыре назад, он мог бы, к примеру, угодить под какую-нибудь пушку с длинным стволом, трясущуюся по брусчатке за «зисом», набитым солдатами в ушанках.
На рыночной площади нам опять показалось, что пинчер в наших руках. Он кружил перед разбитым транспортером. Транспортер брюхом осел на землю. Колеса у него отвалились. Спереди в броне было отверстие с рваными краями.
Крысоловка запрыгнул внутрь. Карчмарек быстро снял куртку, заткнул отверстие. Мы вскарабкались на капот. Сиденье водителя было в разводах запекшейся крови. Воняло бензиновой гарью и чем-то еще.
Но оказалось, что другой снаряд пробил дыру сбоку. Пинчер был уже на противоположной стороне площади около бетонной тумбы с объявлениями. И снова исчез, но теперь уж мы догадались, что он сделает круг и вернется к себе.
К нам присоединялись другие ребята, которые тоже видели крысоловку. Кто с палкой, кто со штыком. Тумба была вся белая от объявлений и плакатов. Свекольного цвета листки с цепочками фамилий застряли где-то под коркой из клея и бумаги.
Всей гурьбой пошли к вилле, мимо которой совсем недавно лучше было не ходить. Там еще висела надпись. Буквы остренькие. Когда-то нам говорили, что они называются «готический шрифт». Надпись была продырявлена пулями.
Калитка сорвалась с петель. В узком проходе между грядок из-под ног разлетались перья. В доме под каблуками хрустело стекло. Пинчер как ни в чем не бывало сидел около разбитой печи.
Здесь он почувствовал себя уверенней и визгливо залаял, но, получив обломком доски, заскулил и стал вертеться на месте, приволакивая заднюю лапку.
— Ну что?
— Давайте поиграем, как будто это наш заложник, — сказал Карчмарек-младший.
— Да ну… лучше выведем из дома и к стенке.
Мы набрали щебня.
— А как его возьмешь? Укусит…
Не укусил. Видно, боялся. Дрожал — то ли со страху, то ли от холода, а может, просто так, как все карликовые пинчеры… Был еще противнее, чем раньше, когда, самоуверенный, пучеглазый, злобный, трусил на поводке.
Мы несли его по комнатам, где на стенах остались светлые пятна от картин. Брюхо у него было ввалившееся, но теплое. Постепенно он становился собакой. Скулил…
Потому только он пережил этот день и последующие.
Колядчики
Карчмарек-старший знал, что они должны выйти из какого-то дома на этой улице, но не знал из какого. Вернее, сначала должны все собраться, а уж потом отправиться. Из-под снега торчали сухие стебли. Солнце потихоньку скатывалось к низкому забору.
Первым явился один с белым узелком.
— Смерть, наверное, — сказал Весек.
Потом пришел Еврей, уже с горбом, с пейсами, сразу видать, что Еврей, а чуть погодя — Улан. На Улане был кивер с орлом. Саблю он нес в руке. Шагал быстро, за ним несколько пацанов, но поменьше нас, так что мы пристраиваться не стали.
Только Улан свернул в садик перед домом, как послышался и мгновенно превратился в оглушительный рев шум моторов. Над улицей пронесся самолет. Разом зачихали зенитки, застрочили автоматы и пулеметы. И с того дома, где на чердаке устроили наблюдательный пункт шесть русских девушек, градом посыпались золотые гильзы.
Минуту спустя самолет вернулся. Летел медленней, моторы захлебывались. Волочил по небу толстые темные хвосты дыма. Еще стреляли, но уже поменьше. Гильзы, подкатившиеся к нам, были теплые.
Из домов повыбегали люди. Со всех сторон слышалось «сукин сын». С третьего этажа кто-то крикнул:
— Недалеко! На горках разбился!
Карчмарек бросился первый, Весек споткнулся. Полоса на небе указывала путь: через две короткие улочки в поле к пригоркам. Но подул ветер, и полоса искривилась. Мы бежали напрямки, ветки хлестали по лицам, кого-то мы обгоняли, кто-то обгонял нас. Слюна во рту сделалась кисло-горькой. Мы замедлили шаг, навстречу облаком плыл пар, мешал дышать. На горку первым взобрался Карчмарек и крикнул сверху:
— Там!
Милиционеры и русские солдаты растягивали редкую цепочку заграждения. Кричали, чтобы близко не подходить.
Дым был черный, пах бензином. Ветер снес его на другую сторону. Из кабины самолета торчало что-то черное, похожее на руку. Показались знаки на фюзеляже — жирные черные кресты. Белая обводка в огне пожелтела.
Цепочка
