могу все. Это есть удивительно.
Я ему верил, несмотря на то что он здорово потерял в весе, лишился сна, а глаза его как-то странно блестели. В ту зиму он смотрел на мир весьма презрительно и испытывал глубокую жалость к славным бессловесным животным, которых люди мучают, убивают, поедают, приручают и обучают всяким фокусам.
— Арам, — говорил он, — это есть преступление заставлять лошадей работать. И убивать коров. И учить собак прыгать, а обезьян — курить трубку.
Я рассказал ему о последнем письме мистера Стронгфорта.
— Деньги, — воскликнул он. — Вечно они требуют денег. Это мне не нравится.
Весь свой магический дурман мой дядя приобрел совершенно бесплатно в публичной библиотеке, на теософско 7-философско-астрологической8 и прочее полке. Сам он, однако, верил, что получил его прямо от господа бога. Прежде, до того как он взялся за йогов, это был добрый малый, гуляка, любитель рисовой водки, но, когда на него низошла благодать, он бросил пить. Он говорил, что вкушает теперь напиток более прекрасный, чем рисовая водка или что бы там ни было.
— Что же это? — спросил я.
— Арам, — сказал он, — это есть мудрость.
Так или иначе, он невысоко ставил мистера Стронгфорта и считал его шарлатаном.
— Да нет, он малый ничего, подходящий, — сказал я дяде.
Но дядя разъярился, стал высвобождать таинственные жизненные силы и сказал:
— Я разобью ему голову, чтобы он не дурачил вашего брата, малышей.
— Никого он не дурачит, — сказал я. — Он обещает передать мне все свои тайны за три доллара.
— Послушай, Арам, — сказал дядя Гико. — Он не знает никаких тайн. Он обманщик.
— Ну, не знаю, — сказал я. — Это дело требует проверки.
— Ладно, — сказал дядя Гико. — Это преступление. Но я дам тебе три доллара.
Дядя Гико дал мне три доллара, и я отослал их мистеру Стронгфорту. И вот из Нью-Йорка пришел конверт, набитый тайнами мистера Стронгфорта. Они оказались до странности простыми. Все это я знал и так, да только ленился делать. Весь секрет заключался в том, чтобы вставать пораньше и делать с полчаса разные акробатические упражнения, изображенные на картинках. Потом пить вволю воды, побольше бывать на воздухе, есть свежие, питательные продукты и продолжать так до тех пор, пока не станешь великаном.
Я почувствовал легкое разочарование, о чем и сообщил мистеру Стронгфорту коротким вежливым письмом. Он мне ничего не ответил, и с тех пор я никогда о нем не слыхал. Тем временем я следовал его советам и становился сильнее с каждым днем. Говоря «тем временем», я хочу сказать, что исполнял его советы четыре дня. На пятый день я решил спать, вместо того чтобы вскакивать чуть свет, полошить весь дом и досаждать бабушке. Она просыпалась в полутьме и кричала, что я непрактичный балбес и что не быть мне никогда богатым. Потом засыпала на пять минут, просыпалась опять и кричала, что коммерсанта из меня никогда не выйдет. Потом опять засыпала, просыпалась и кричала, что у одного короля было три сына: старший — умный, в отца, средний — помешанный на девчонках, а младший — безмозглый, как курица. Вслед за этим она вставала с постели и, пока я делал свои упражнения, во весь голос досказывала сказку до конца.
Сказка обычно призывала меня быть благоразумным и не будить бабушку каждый день ни свет ни заря. Такова всегда бывала мораль, хотя сама сказка могла быть о трех сыновьях короля, или о трех братьях, одинаково богатых и алчных, или о трех дочерях, или о трех загадках, или о трех дорогах, или еще о чем-нибудь в этом же роде.
Все это, впрочем, она говорила на ветер, потому что удовольствия от своих акробатических упражнений спросонья я получал не больше, чем сама бабушка. Мало-помалу я понял, что все это сущий вздор и что дядя Гико был совершенно прав в своей оценке мистера Стронгфорта.
Так что я отбросил систему мистера Стронгфорта и обратился к своей собственной, которая, в общем, сводилась к следующему: не усердствовать понапрасну и сделаться самым сильным человеком в окру́ге без всяких волнений и упражнений. Так я и поступал в дальнейшем.
Той весной школа имени Лонгфелло объявила спортивные состязания: школа против школы, участвуют все до единого.
«Вот где я сумею показать себя», — подумал я. Я считал, что выйду первым по всем видам спорта.
Так или иначе, постоянные размышления об атлетике превратились в страстное ожидание, которое длилось во мне день и ночь, так что задолго до состязаний я уже сотни и тысячи раз проделал бег на пятьдесят ярдов9, прыжки в длину с разбега и с места и прыжок в высоту — и побил своих соперников во всех случаях.
Это страшное внутреннее напряжение, достойное настоящего йога, в день состязаний перешло в лихорадку.
Наконец настала минута, когда мне и трем другим атлетам, из которых один был грек, нужно было выйти на старт, приготовиться и бежать. И вот я, зажмурив глаза, рванулся вперед со скоростью, невиданной в истории атлетики.
Мне казалось, никогда еще ни один человек не бегал так быстро. В своем воображении я пробежал пятьдесят раз по пятьдесят ярдов, прежде чем открыл глаза, чтобы убедиться, как далеко позади я оставил остальных бегунов. Я был ужасно поражен тем, что увидел.
Все три мальчика были на четыре ярда впереди меня и быстро удалялись.
Это было уму непостижимо. Это было невероятно, но это было так. Должно быть, произошла какая-то ошибка; но нет: вот они, впереди меня, и убегают всё дальше.
Ну что же, это только значит, что я должен обогнать их с открытыми глазами и выиграть бег. Вот и все, так я и сделаю. Однако, несмотря на все мои старания, они продолжали (непостижимо!) убегать все дальше и дальше. Тогда я разъярился и, решив поставить на место этих нахалов, принялся высвобождать весь запас таинственных жизненных сил, которым располагал. Однако даже это не приблизило меня к ним ни на шаг, и я понял, что каким-то неведомым путем меня обманули. А коли так, решил я, я пристыжу обманщика тем, что все-таки выиграю состязание! И я еще раз вложил в свой бег всю свою жизненную силу. Бежать оставалось не так уж много, но я знал, что могу еще всех обогнать.
Скоро я убедился, что это не так.
Бег кончился.
